сила оказалась совсем не дружелюбной, и все кончилось чем-то безумным. Головой она восприняла все именно как безумие, но была потрясена, осознав, что в этот момент тело ее переполняла нежность. Не только сердце, а все тело было наполнено нежностью. Касуми сносил поток ощущений.

При этих воспоминаниях Касуми опять затопила нежность прошедшей ночи, и она с улыбкой обвела взглядом просторный номер. На столике перед окнами на юг, занавешенными плотным шелком, стоял начатый большой торт. Такой свадебный торт управляющий гостиницей по традиции дарил молодоженам. Торт принес официант накануне вечером, как только они прибыли; сахарную надпись на английском – «Супругам Саваи. Примите поздравления по случаю бракосочетания» – дополняли кремовые розочки и фестоны.

Касуми не любила такие разукрашенные творения кондитеров, но съела кусочек вместе с Саваи. Она была голодна, и торт показался ей очень вкусным.

По тарелке рассыпались крошки бисквита, на срезе повис цветок голубой розы.

«Я теперь совсем не та, которая его вчера ела», – с абсолютной ясностью подумала Касуми. Но вывод ничуть ее не опечалил, а зажег радостью, напрягшей тело.

Узор на плотных шторах пропускал утреннее солнце, и ткань была словно прошита золотыми нитками. Какое спокойное утро!

Касуми опять вгляделась в лицо Саваи Кэйити. Он по-прежнему крепко спал. Свет из верхнего окошка падал ему на нос – казалось, туда наклеили белую полоску, – и переносица задорно поблескивала. Губы чуть недовольно кривились.

Ей захотелось поцеловать эти губы, но она постеснялась делать такое в первый день замужней жизни. Сдержалась. Она опасалась, что шутливым поцелуем разбудит мужа. Он изумится, засмеется в полусне. А когда Касуми приблизила губы к его губам, внезапная мысль грянула, словно гром, и остановила ее.

«Он раньше вот так спал с разными женщинами. Чтобы сосчитать даже тех, о ком я знаю, пальцев на руке не хватит!»

В памяти Касуми с невероятной скоростью всплыли одна за другой известные ей подружки Саваи. Лица этих женщин отчетливо проступили из темноты; казалось, они смеются над ней.

Гейша, которую она видела на станции «Токёэки»; девчонка в красном полупальто у музыкального автомата; неизвестная пока продавщица из «Эльдорадо»… С этими женщинами Саваи делал то же самое, так же проводил ночь, а утром с таким же наивным видом поворачивался к ним сонным лицом.

До сих пор Касуми изредка размышляла о женщинах Саваи, но это были в основном фантазии, навеянные романами, с ней самой никак не связанные, всего лишь смутные проекции воображения. Но одна ночь полностью изменила суть этих образов. Мысль о том, что какая-то женщина представляет себе тело Саваи, была неприятна и пугала. Касуми была противна самой себе, но прошедшая ночь стала границей, и теперь уже не верилось, как это Касуми спокойно расспрашивала Саваи о его романах и похождениях.

Касуми сильно потянула Саваи за ухо.

– Ой, больно!

Саваи неуклюже приподнялся, огляделся вокруг, будто не веря собственным глазам.

– Ты чего это? В первый же день медового месяца будить, дергая за уши! Разве хорошая жена так поступает?

– Ну все. – Касуми окончательно пришла в себя и нежно улыбнулась.

– Наверняка подружки тебе рассказывали, как в таком случае поступают мужчины. Умерь-ка свой пыл. Пошутила – и хватит.

Саваи вроде бы сердился, но при этом с довольным видом обнял одетую в розовую ночную сорочку Касуми за талию.

– Сколько можно спать, я соскучилась, ты совсем не обращаешь на меня внимания.

Саваи поцеловал ее в щеку, лизнул кончиком языка. Касуми обессиленно повалилась ему на грудь и умоляющим, так не похожим на нее тоном попросила:

– Все, больше никаких похождений. Люби только меня. Обещаешь?

– Опять ты об этом? – резко сказал Саваи. – Обещаю, я ведь уже говорил.

– Нет, так не пойдет – скажи, чтобы я на самом деле поверила.

Было понятно, что Саваи нервничает, не знает, как поступить, и тут Касуми почувствовала, как он медленно и осторожно гладит ее волосы. Он долго молчал, а потом серьезно и убедительно произнес:

– Не беспокойся. Я обещаю.

20

Нет смысла рассказывать подробности их жизни, начавшейся сразу по возвращении из свадебного путешествия, о непривычной занятости и непривычном досуге. Касуми, как всякая молодая жена, старалась изо всех сил и достигла определенных успехов. Время от времени в гости заглядывала свекровь, с которой она легко нашла общий язык; мать давала советы, как должна себя вести жена сотрудника компании, и Касуми следовала им в точности. Сейчас, послушная и пассивная внешне, она таила в глубине души накопленную со времен девичества необъяснимую «страсть к тому, чтобы быть несчастной». В новой жизни у нее хватало забот, но, как водится у жены служащего, когда муж отправлялся на работу, она улучала время закрываться в одной из комнат и предаваться размышлениям. Касуми теперь на себе испытала все, что чувствовала невестка.

Оставаясь одна, она смотрелась в зеркало и думала: почему на ее счастливом лице такие мрачные глаза? Во всяком случае, так ей представлялось – она даже внушала себе эти мысли. Лицо, которое не лучилось бы счастьем, и представить неприятно, замужняя жизнь шла своим чередом, а все-таки ей хотелось видеть в собственных глазах затаенную печаль.

Первый раз в гости к родителям после свадебного путешествия они пришли вдвоем с Кэйити, и когда Ититаро в прекрасном расположении духа со свойственной ему в сердечных делах неделикатностью настойчиво повторял: «Ах, да вы счастливы», Касуми это раздражало. Такое счастье, как его понимал отец, ей никак не подходило.

Тем не менее она была счастлива – отрицать это невозможно. Кэйити возвращался домой с работы в разное время, но, судя по жизни Ититаро, это было вполне естественно. Когда подступал вечер, Касуми выходила на балкон третьего этажа и ждала: вот сейчас, сейчас появится идущий домой муж. Ужин был уже готов, оставалось его подогреть. Многоквартирный дом, где они жили, находился на краю большого парка и утопал в зелени, с балкона просматривались широкая долина и склон холма напротив. На вершине холма, возвышавшегося на северо-западе, ночное небо пронзала яркая пятиярусная пагода – башня храма Хоммондзи в районе Икэгами. Внизу среди зелени белели европейские домики поселка – его называли «деревней иностранцев». На склоне холма повсюду попадались густо заросшие травой участки, среди полей в долине тоже встречались такие – владельцы забросили их, дожидаясь роста цен на землю.

Ждать возвращения Саваи со службы, наблюдая, как солнце садится за холм, – вот что составляло теперь жизнь Касуми. Когда перед домом появлялась фигура в пиджаке и Касуми видела, как муж поднимается по каменным ступеням