Шрифт:
Закладка:
В конце недели они решили провести один день на море, и Саваи без предупреждения зашел в номер гостиницы, снятый специально, чтобы Касуми там переоделась. Касуми сердито его остановила:
– Эй, ты ошибся дверью!
Вечером эта вольность привела к небольшой ссоре; Саваи совсем приуныл, извинялся. Касуми расстроилась, и тогда Саваи неосмотрительно намекнул на свое мужское нетерпение и желание. Касуми с улыбкой, но очень холодно отказала. Это доставило ей радость: она ощущала себя совсем взрослой и была страшно довольна, словно решила невероятно сложную задачу, чем окончательно расстроила Саваи.
– Есть в тебе какая-то странная жестокость.
– Ты только сейчас заметил? – произнесла Касуми властным тоном.
Это упоение собой продолжалось и после возвращения домой, до глубокой ночи в ее спальне, но Касуми, склонная все анализировать, с удивлением задумалась – что же чувствует она сама? Несомненно, когда Саваи впервые возжелал ее тела, она закачалась на волнах счастья.
19
Сентябрьским утром Касуми проснулась в номере гостиницы «Фудзия» в Хаконэ Мияносита[26]. Чтобы гости утром не спали подолгу, в верхней части стены, куда обычно падает взгляд, было узкое, без штор, окошко, выходившее на восток. Большие окна в номере были закрыты роскошными, плотными, шелковыми в узорах шторами, но это не помогало. Маленькое окошко в рамке из граненого стекла разбрасывало кругом лучи света, ослепляло при каждом взгляде. В этом свете хорошо различались старинного вида комнатные столбы, обои, орнамент в виде ярких красочных лилий и роз на решетчатом потолке. Мрак затаился лишь в углу.
Комната наполнилась щебетом и чириканьем птиц. Их стаи, похоже, заполонили утреннее небо. Некоторое время Касуми рассеянно слушала. Несмолкающие птичьи голоса спросонья звучали для нее так, словно уши заткнули серебряными ухочистками.
«Я сейчас в гостиничной постели в Хаконэ».
Касуми, будто очнувшись после обморока, не могла понять, где находится. В голове стоял туман.
«Что это вообще было? Вчерашний шум?»
Ах да, свадебная церемония, сообразила Касуми. С раннего утра она отдала свое тело в руки целой толпе людей, которые вертели, двигали ее туда-сюда. Надели на нее белое платье невесты, затем сняли. Она смотрела на себя в зеркало (прическа – созданное парикмахером настоящее произведение искусства – была великолепна) и думала, что сегодня непростительно красива. Столпотворение в залах и шум, который производили, сталкиваясь в коридоре, многочисленные пары женихов и невест, мешал воспринимать происходящее всерьез.
На сцене с одинаково повторяющимся финалом появлялись десятки пар; все это походило на толпу актеров за кулисами. И этот глупый троекратный обмен чашечками сакэ между молодоженами… Касуми не выдержала бы, если бы не гордый, сдержанный вид Саваи в строгом костюме. На его серьезное лицо во время долгих молитв стоило посмотреть. Он не просто обманул людей – он обманул божество. Грустное, растроганное лицо отца совсем не тронуло Касуми. Все происходящее казалось нелепым, лихорадочным цирковым представлением. А потом начались бесконечные, заурядные речи на свадебном банкете. Хвалебные слова, от которых ломило зубы, нескончаемые наставления и предупреждения от напыщенных, самодовольных людей, переполненных жизненной мудростью.
«Ничья мудрость, ничьи наставления мне не пригодятся», – думала под белой вуалью Касуми.
Радовал ее только Саваи, на чей профиль она время от времени косилась, – с красными от прилившей крови щеками, серьезный, что выглядело отчасти даже оскорбительно.
«Я с величайшей радостью последовала сюда за этим мужчиной. Однако своей серьезностью он радует других. Насколько же он серьезен?»
Касуми никак не могла выбросить это из головы. Сегодня Саваи казался ей глуповатым. Наконец они расстались с гостями, а вскоре ехали вдвоем в пустой электричке, следующей в Сёнан, и вагон пронизывали безжалостные лучи заходящего сентябрьского солнца. Касуми все это казалось внезапным отдыхом во время большого циркового турне, где они с мужем – канатоходцы. Развить фантазию дальше не получалось; хотелось уснуть, положив голову Саваи на колени. Вяло набегали мысли: «Мы отработали номер, показали многочисленной публике свои сложные трюки. На нас пропитанные пóтом рубашка, лосины, телесного цвета трико, усыпанное частично облезшими блестками, грязные балетные туфли; как было бы хорошо забросить набитый всем этим чемодан на багажную сетку, положить голову на пропахшие конюшней колени мужа и крепко уснуть до следующей остановки. Мы спим на куче соломы, лошадь будит меня, ткнув мокрым носом в лицо. Прибыли на станцию. Из щели товарного вагона на солому падает солнечный луч, снаружи щебечут птицы…»
Касуми начала снова проваливаться в сон и, сопротивляясь резкому погружению, на этот раз окончательно проснулась.
Она отчетливо видела рядом на двуспальной кровати сладко посапывающего во сне мужчину – своего мужа. В свете из окошка под потолком лицо спящего было хорошо видно, заметны даже пробивающиеся щетинки усов.
«Да. Вечером было больно».
Касуми впервые в жизни видела лицо спящего мужчины так близко. Саваи лежал в распахнутой на груди новой пижаме, чуть наискось, утонув лицом в подушке. Казалось, что вмятины и складки на чистой белой наволочке оставила не столько его голова, сколько глубокий спокойный сон.
Касуми внимательно всматривалась в лицо мужчины, который теперь звался «муж». В новом впечатлении проскальзывало что-то неприятное, Касуми даже слегка подташнивало. Воспоминания о прошедшей ночи в свете солнечного утра казались нереальными. Духовно все представлялось сладким, как мед, было так доверительно, возвышенно, романтично, но физически оказалось безумием. Опьянев от аромата собственных духов и запаха одеколона, разбрызганного Саваи в спальне, Касуми почти не открывала глаз: она всем телом чувствовала, что будет дальше, слушала пылкие, бессвязные слова, и только нежность разливалась во мраке. «Словно гипнотизер», – подумала она тогда. Его руки касались ее обнаженных плеч, и хорошо знакомые ладони казались сухими и жесткими, словно были покрыты чешуей.
Но когда Саваи ласкал ее грудь, она содрогалась от блаженства. Когда он покрывал ее лицо долгими, глубокими поцелуями, она чувствовала, что ее нос, уши, губы буквально тают под ними. Она протянула руки и обняла возлюбленного за шею. Дотронулась до твердого затылка и края волос. Вдруг запахло бриолином. Колко защекотали усы.
Касуми стало жарко, но то не был жар ее собственного тела: ей почудилось, что в полной темноте сюда нежданно прокралась жаркая тропическая ночь. Кожи везде касалась чужая кожа. Почему же ей это приятно? Касуми явственно ощущала некую силу и догадывалась, что сблизится с этой силой. Но
