У оуновцев была хорошо налажена и организована националистическая пропаганда: выпускались листовки с призывами помогать им, они изощрялись в клевете, сеяли ложные слухи, вербовали людей в свою «Украинскую повстанческую армию- (УПА)». А тех, кто не шел сознательно, «мобилизовывали» силой.

В каждом городе, селе, хуторе у бандеровцев были свои глаза и уши. Через своих связных, завербованных агентов они держали под контролем огромные территории Западной Украины.

Поэтому враг был неуловим. Он быстро уходил из-под рук чекистов в одном районе и тут же появлялся, чинил расправы над советскими людьми – в другом. Бороться с ним было очень тяжело, но очистить Украину от врага надо было во что бы то ни стало…

14 марта 1944 года наш батальон двумя эшелонами выбыл на новое место своей дислокации – в г. Ямполь, Тарнопольской (впоследствии – Тернопольской) области. Но в пути случился конфуз – второй эшелон, в котором ехали спецподразделения и службы тыла, железнодорожники по ошибке направили совсем в другую сторону, а вместо них на Украину прислали морских пехотинцев.

Вскоре, правда, ошибка была замечена и исправлена, но время уже было потеряно, поэтому в Ямполь, где к тому времени полным ходом шла операция по очистке от банд Лановецкого леса, наш батальон прибыл не в полном составе: в ней участвовали лишь стрелковые роты батальона.

Две недели, с учетом потерянного времени, мы находились в пути, но ни на минуту не прекращалась обычная жизнь батальона.

Не только вагонными сцепками, а живой, невидимой, но вполне ощутимой нитью были связаны друг с другом мы в дороге.

На одной из станций к нам в вагон зашел заместитель командира батальона по политической части капитан Арясов Александр Степанович.

– Смирно! – подал команду бдительный дневальный по вагону.

– Вольно, садитесь! – Арясов выбрал место в центре вагона и сел на край нижних кроватей-нар. – Ну как настроение, орлы?

– Боевое, товарищ капитан!

– Нормальное!

– Скорее бы уже до места добраться! – наперебой послышались голоса бойцов.

И только один голос прозвучал диссонансом:

– Спим, едим, да в потолок глядим…

Лицо комиссара стало серьезным, но на хмурую шутку бойца, в которой все же была немалая доля истины – устали все от долгой дороги, он не ответил, а почему – то обратился ко мне:

– Ну, а что скажешь ты, секретарь?

Я понял, что юмор был мрачный и неуместный, и теперь получалось так, будто бы Арясов укорял меня, мол, почему комсорг у твоих комсомольцев такое упадническое настроение?

Я не знал, что ответить. Получилась заминка. И для того, чтобы как-то разрядить обстановку начал неуверенно объяснять:

– Да не слушайте Вы его, товарищ капитан. Чушь он несет, сам не знает что. Пошутил просто неудачно. Все у нас нормально, жизнь идет по плану, своим чередом. Распорядок дня соблюдается, занятия проводятся. Только…, – я осекся.

– Что «только»? Договаривай, – брови замполита вытянулись в тонкую линию над переносицей, отчего выражение его лица стало еще серьезнее.

– Да как Вам сказать… В свободное время заняться нечем. Песни уже все перепели, о чем только можно переговорили. Устали люди от дороги. Мы обращались к товарищу Озерецковскому, хотели устроить громкую читку книг…

– Ну и что вам ответил начальник клуба?

– Пока ничего. Говорит, ждите…

– Хорошо, я переговорю с Сергеем Николаевичем. Книги у вас будут. Даю слово. Еще вопросы есть?

– Никак нет, товарищ капитан.

Ехать до следующей остановки нам предстояло еще долго, поэтому пребывание комиссара в нашем вагоне продлилось почти до самого вечера. Арясов уходил от нас в хорошем расположении духа. Было видно, что он успокоился.

Послушав наши разговоры, он сделал для себя важный вывод: нельзя людей в дороге без внимания оставлять ни на минуту. Ведь человеку совсем немного надо – чуть-чуть теплоты, внимания, несколько ободряющих слов и он вновь готов терпеть любые трудности, стойко переносить тяготы и лишения военной службы. А благодаря Арясову, мы получили прилив жизненных сил и положительных эмоций.

На следующей остановке мы были уже сполна обеспечены литературой до самого конца пути следования. Проблема свободного времени была разрешена. Правда, начальник клуба за это на нас обиделся. Зачем, говорит, сразу комиссару было жаловаться? Книги были уже отобраны и лежали в штабном вагоне. Времени просто не было, чтобы принести.

Книги нам принес член партбюро батальона лейтенант Рубан. И опять-таки это было не просто так. Здесь вновь не обошлось без участия Арясова.

Рубан поинтересовался, как у нас идут дела, как настроение. Вроде бы дежурные вопросы, но нам было приятно, что нас не забывают.

Мы поняли, что ему дали поручение пройти по вагонам и изучить настроение масс.

Разговор с нами натолкнул комиссара батальона на мысль о том, что аналогичная ситуация могла возникнуть и в других вагонах, поскольку там ехали такие же как и мы, молодые ребята, схожие по интересам, мышлению, мировоззрению и т. д.

Мы не ошиблись в своих предположениях. На следующий день после того, как нас посетил капитан Арясов, в штабном вагоне состоялось заседание партийного бюро батальона, на котором было принято решение направить членов партбюро батальона по вагонам и оказать помощь командирам, секретарям партийных и комсомольских организаций в активизации воспитательной работы с людьми, организации их досуга.

Обо всем этом нам и рассказал командир взвода ПТР39 лейтенант Рубан.

Якова Ефимовича я знал хорошо, ведь именно под его командованием я прослужил несколько месяцев бронебойщиком (до того момента, как попасть на курсы радистов, а затем – в минометную роту).

Как к бывшему своему подчиненному, он относился ко мне с некоторой предрасположенностью, хотя ранее, когда я служил в ПТ взводе, Рубан не баловал меня своим вниманием, ничем не выделяя меня из общей массы солдат.

Сейчас другое дело. С одной стороны, я для него – бывший его сослуживец, у нас много было общего в службе, а ему приятно, что бывшие его подчиненные служат в других подразделениях. А с другой – наоборот, исчезновение непосредственной подчиненности делало нас более близкими. И, тем не менее, наши отношения продолжали оставаться служебными.

Яков Ефимович подозвал меня к себе и сказал:

– Вот тебе несколько книг. Организуй громкую читку. Позже передам еще.

Я взял их в руки и прочитал названия: «Радуга» В. Василевского, «Великий русский полководец» Э. Геллера, «Избранное» М. Шолохова, И. Эренбурга и другие.

Под стук колес мы читали вслух главы из книг, а потом горячо обсуждали прочитанное. Творчество Ильи Эренбурга нам было немного знакомо. Его статьи часто печатались в «Правде», «Красной звезде», «Известиях». Они получили широкую известность за то, что разоблачали политику и мораль фашизма, укрепляли веру людей в скорейшую победу, воспитывали священное чувство ненависти к врагу. Статьи И. Эренбурга брали каждого из нас за живое, были близки и понятны нам. Вот почему, когда я назвал имя писателя и публициста, многие из ребят сразу же откликнулись:

– Знаем его! Это тот самый, который Гитлера постоянно высмеивает. Помните недавно в «звездочке» его большая статья была напечатана?

В годы войны тема фашизма была главной темой всех периодических изданий, поэтому каждый из писателей, публицистов, журналистов своим патриотическим и гражданским долгом, своей нравственной позицией считал разоблачение звериной, человеконенавистнической сущности фашизма. Многие авторы впоследствии стали «личными врагами» Гитлера и рейха и их фамилии значились в специальном списке, в который они своевременно и аккуратно вносились для того, чтобы потом привести вынесенный заочно гитлеровской верхушкой приговор в исполнение. Кстати, именно за свою профессиональную деятельность, непримиримую позицию, несгибаемую стойкость в освещении истинной сущности оуновского движения после войны был зверски убит украинский писатель Ярослав Галан.

И когда у меня в руках оказалась книга И. Эренбурга, и выяснилось, что это имя уже известно многим, надобность в представлении автора отпала сама собой.

Буквально за два дня мы «проглотили» все книги. Процесс чтения так увлек нас и растрогал наши души, что