– Сначала здесь на меня косо посматривали, считали выскочкой, да и положение Фурия оставалось шатким – сенат не принимал его всерьез, Тиберий мог передать власть другому внуку, но после его внезапной смерти завещание так и не нашли.

Фурия поддержала гвардия, он же всегда был благосклонен к солдатам, недаром вырос в калигах, – ну, так про него говорят, он много времени проводил в походах с отцом Германиком, одевался, как простой легионер, и «мулы» это ценили. Гм… Фурий и сейчас балует ребят подарками, вовремя жалованье платит. Мы – его опора… да…

Кажется, последние слова Борат произнес не так уверенно или ему мешало говорить мое плечо, от которого он все не мог оторваться. Я уже собиралась вскочить с кровати, как солдат опустил голову мне на колени, вытягиваясь на лежанке во весь рост.

От подобной наглой выходки я растерялась и вместо того, чтобы возмутиться, положила ладонь на его горячий лоб.

Борат закрыл глаза и спросил:

– Почему ты не хочешь лечь со мной, я так тебе неприятен?

– Н-нет… просто… у меня есть муж.

Я не знала, как еще выкрутиться, и вообще-то правду сказала, хотя благоверный «Романо» вряд ли был истинной причиной моего упорства.

– Он далеко?

Я усмехнулась про себя, как будто расстояние имело значение. Ну, да, конечно, одно дело, когда муж за углом кавалерийскими мечами торгует, и совсем другое, если он отправлен в поход на Рейн – воевать с тевтонами. Оттуда можно вообще не вернуться.

– Далеко…

– И ты его любишь?

– Это сложный вопрос.

– От него ты сбежала в Рим?

Предательски защипало в глазах, не хочу я обсуждать свою личную жизнь с посторонним человеком, но Борат не унимался.

– Он тебя обижал?

«Да не то, чтобы очень…»

Память услужливо загрузила картинки из прошлого: как-то я попросила Ромку встретить меня после школьного вечера, а он забыл, отправился на вечеринку к товарищу, не отвечал на звонки. Я домой бежала, не чуя дороги, дважды упала на присыпанный снежком гололед – думала, с мужем что-то случилось, а в трех шагах от родного подъезда двое вертлявых мужичков прижали меня к гаражу – забрали сумку, сняли серьги и обручальное кольцо. Еще нормально отделалась, могла бы и вовсе остаться там в луже крови.

– А если не увидишь его больше, долго будешь одна?

Теперь Борат положил мне ладони на талию и откровенно терся носом о мой напряженный живот, но я будто окаменела, только механически гладила солдата по мягкому ежику коротких волос, тупо глядя на дверь, от слез все плыло и качалось перед глазами.

Ромка, наверно, ищет меня, подняли на ноги весь Краснодарский край, решили, что я похищена злыми горцами или в Турцию меня увезли – прямиком на другой берег Черного моря.

А в начале нашей эры все Западное Закавказье находилось под властью Римской империи. В Абхазии даже римские оборонительные крепости остались, например, на горе Афон до сих пор одна такая стоит – защищаться от готов и гуннов, с потомками которых теперь все дела на политическом уровне решаются, без ливня стрел и частокола копий.

– Валия, скажи, ты только из-за мужа не хочешь со мной?

Я чувствую пальцами – у Бората возле правого уха шрам, и висок когда-то был глубоко рассечен, да еще эта свежая царапина на щеке, трогаю ее особенно осторожно, наверно, еще болит – острый же нож был у казарменного брадобрея…

Борат ерзает на моих коленях, как на подушке, хотя, если бы это были ноги Мелины, ему было бы гораздо мягче, но что ж поделать, я не приглашала, так ведь и сердится еще:

– Чего ты молчишь, как прикусила язык, на тебя не похоже!

Тогда я закрыла ему рот ладонью, собралась с духом и выпалила как на духу:

– Вот подожду годик и если не смогу вернуться на родину, буду искать себе мужа в Риме.

Борат тяжело вздохнул, снова прикрывая глаза, будто желал почувствовать запах, исходящий от моего платья, а потом отвел мою ладонь с лица и начал делиться планами. Похоже, он давно все просчитал:

– Через год я смогу оставить службу, получу хорошую выплату, куплю дом на окраине города, лучше с кусочком земли. Может, буду помогать дяде с торговлей или наймусь обучать юнцов владеть мечом – я много чего умею. Опять же хорошая пенсия… Моя старость уже обеспечена, Валия. Подумай!

Осталось только плечами пожать, какое мое дело до его пенсии? Так прямо его и спросила, а Борат ответил:

– Если кого-то лучше не найдешь, можешь жить со мной.

– Ты серьезно? В смысле, стать твоей… э-эм… служанкой, что ли? Собирать оливки и доить козу? Хорошо, подумаю на досуге.

Он искренне удивился, даже растянул губы в улыбку, глядя на меня снизу вверх. Я плохо различала выражение его лица при свете дрожащего огонька в глиняной плошке.

– Нет, ты не поняла. Я другое хотел сказать.

Он что-то там хотел, а я обязана догадываться… Ведь не замужество он мне собирается предложить, в самом деле? Я нервно рассмеялась, а Борат рывком поднялся и теперь смотрел мне прямо в глаза, очень недобро смотрел.

– Видно, зря я завел этот разговор. Забудь!

Он болезненно скривился, качнулся в сторону, и теперь сидел, опираясь ладонями о край постели, уставившись в облезлый пол с остатками прежней мозаики. Неужели оказался так задет моим горьким смешком, не хотела его обидеть.

Я несмело коснулась плеча солдата.

– Послушай… Я думала, ты меня презираешь, ну-у, раз я была уличной актрисой целых полчаса и теперь забавляю Фурия на манер ручной обезьянки. Если после военной карьеры ты решил заделаться мирным земледельцем, считаю, тебе для опоры нужна женщина приличная, хозяйственная, степенная, которая умеет масло из оливок давить, красить ткань и шить одежду. А я на что пригожусь? Ты сам сказал, что ничего, кроме сказок я не знаю.

Борат угрюмо молчал, все так же слегка раскачиваясь на кровати. Нелепая ситуация. Надо бы сменить тему. Обращаюсь к нему как можно ласковей:

– Борат, ты хороший человек…

– Провалиться к Плутону! Никакой я не хороший! – заорал он мне прямо в лицо, я резко откинулась назад и крепко приложилась затылком о стену. Ладно, еще плотный капюшон немного смягчил удар.

«Древнеримский же псих… Чокнутый ветеран африканских войн…»

А вслух я произнесла сухо и кратко:

– Плутон будет просто счастлив тебя поджарить! А меня, наверно, заставит смотреть. Я даже не против.

И опять засмеялась, уже по-настоящему весело, хотя что тут могло быть смешного. Он пару секунд