Шрифт:
Закладка:
Гвардеец сжал пальцы в кулак и не сдвинулся с места, а я уже вошла в таблинум. Буду вести себя естественно и скромно, прикушу язычок и стану лишь отвечать на вопросы, не то, что прежде могла болтать целыми часами, видя искренний, как мне казалось, интерес и участие к моим словам.
Едва завидев меня, император сейчас же протянул обе руки навстречу и даже поднялся с изящной тахты.
– Я очень скучал, Валия. Отчего ты бледна, тебе нездоровится?
– Немного болит голова. Пройдет. Рада видеть тебя в добром здравии.
Поклонившись, я села в кресло рядом с лежанкой Фурия и приняла самый смиренный вид. А он внезапно опустился у моих ног и обнял мои колени, прижавшись к ним щекой. Разговор пошел тоже странный.
– Валия, прошу, не покидай меня. Если бы ты знала, как я томлюсь в одиночестве среди этих позолоченных стен. Все кругом ненавидят меня.
– И боятся.
– Только страх и удерживает их от нападения.
Мы оба замолчали. Вязкая тишина прерывалась лишь глубокими скорбными вздохами Фурия да щебетом ласточек за раскрытым окном. Мне так хотелось выбежать в сад или прогуляться по городу, лишь бы вырваться из плена этих белых рук, но я послушно сидела на месте.
– Милая, за что ты сердишься на твоего господина?
«Вот это поворот… Как будто со мной говорит брат-близнец Фурия – нежный и кроткий, а не самодовольный наглец, бьющий по лицу рабынь и заставляющий друзей раздеваться у всех на виду. Друзей ли…».
– Фурий, скажи, пожалуйста, кто я для тебя?
Я даже осмелилась встретиться с ним взглядом и в его светлых глазах прочла что-то вроде сожаления и тоски.
– Ты словно глоток чистой воды в мутных водах отчаяния.
– Так выплыви из этих мутных вод, наконец!
«О, нет, нет, Валя, не наступай на прежние грабли, хватит его учить, он сам прекрасно знает, что ему нужно и даже будет решать за тебя саму».
– Фурий, скажу честно, ты меня испугал, – мягко промолвила я.
– Чем же, цветочек мой? Как дивно ты сегодня хороша… тебе очень идет этот цвет, носи чаще такую одежду, она отражает твою строгость и в то же время чувствительность. Я написал вчера пару строк о тебе, позволь я прочту.
Облокотившись на мои колени, Фурий принялся нараспев декламировать оду пугливой нимфе, заглянувшей в его купальню однажды вечером. Мне надо растрогаться и уронить пару слезинок на редеющую макушку поэта?
– Благодарю тебя, повелитель, ты очень добр к твоим недостойным слугам.
Наконец он сбросил маску скучающего романтика.
– Какая дурная игра. Что случилось? Тебе недостает украшений или моя еда недостаточно вкусна, а, может, кто-то тебе угрожает или в комнате твоей скверный запах. Что же, Валия?
«Как сложно ступать босыми ногами по лезвию гладиуса! В самом деле, Валюша, какого рожна тебе еще надо?»
– Божественный император, я в растерянности. Мне кажется, я сполна утолила твое любопытство и мое дальнейшее пребывание здесь бессмысленно. Ты мне больше не рад, если открыто насмехаешься и обращаешься как с рабыней. Я боюсь сказать лишнее слово, боюсь тебе не угодить. Великодушный Фурий… позволь мне уйти и просто молиться за твое здоровье и за благо всего Рима. Я желаю вам обоим только добра. Мне незачем лгать. Прошу тебя…
– Замолчи же, неблагодарная!
Он резко поднялся и заходил по комнате из угла в угол, заложив руки за спину. Рабы жались к стенам, боясь поднять голову, а я зажмурилась, пытаясь представить, в шкуру какого животного меня зашьют, прежде чем выбросят на арену к тиграм. Интересно, после смерти я попаду в Тартар или в Элизиум – царство теней…
Меня встретит Плутон или сияющая Юнона? Тьфу ты, ведь я же не римлянка-язычница и уже знаю о страданиях Христовых, меня, наверно, куда-то подальше отправят, туда, где апостол Петр брянчит своими ключами. Вот же морока с божественными пантеонами разных эпох и стран!
Не в силах больше терпеть напряженное молчание я вознесла руки к высокому расписному потолку и пафосно воскликнула стихами Марии Хамзиной:
– О, Боги, Боги – яду и вина,В мои ладони льется тишинаИ пахнет медью – пряной и соленой…
– Продолжай! – Фурий остановился в центре таблинума и, наморщив прыщавый лоб, жадно вслушивался в мои слова.
– У тишины ни берега, ни дна,Тяжелая, багровая волна,Коснувшись сердца, станет раскаленной.
(с)
– Когда ты говоришь так красиво, я готов подарить тебе все, что имею. А ведь это немало, Валия – это почти весь мир. Говори еще и еще, умоляю…
В его глазах были слезы восторга, искривленные губы жалобно подрагивали. Передо мной был безумец, влюбленный в громкие слова и гармонию стиха, а как иначе описать метаморфозы творящиеся с Фурием?
Через полчаса нашей живой, трогательной беседы я, пожалуй, простила ему свой стыд в термах и прочие обиды и страхи.
На полированной кипарисовой скамеечке у моих ног сидел истинный ценитель прекрасного, чуткий, душевный юноша с раненым сердцем. Одинокий и несчастный властелин огромной империи.
А я была «лучом света» в темном царстве… Путеводной звездой во мраке порока… Я почти поверила ему снова.
И вот в самый разгар нашего дружеского общения, слуга доложил о необходимости принять важную делегацию из северной провинции. Фурий досадливо поведал мне, что советник Дакрон еще вчера во время пирушки назначил важнейшую встречу. Решается вопрос союза с влиятельным племенем варваров.
Насколько я поняла, некий германский царек поссорился с соседями и хочет заручиться поддержкой Рима, чтобы с помощью легионеров победить в междоусобной войне. И как это принято, в знак своей верности высылает заложника родной крови.
Этот молодой воин прибыл в Рим с ротой крепких, хорошо обученных германских парней и хочет заслужить право влиться в преторианскую гвардию – элитный римский спецназ. Несусветная наглость! Или хитрость. По-моему, так дело шито белыми нитками.
Я хотела так прямо и заявить Фурию, но представила, как бы смешно выглядел мой женский стратегический совет. Лучше не высовываться лишний раз. У цезаря под рукой куча легатов, трибунов, «Дакронов» и «Катонов», пусть решают сами, не буду я в историю вмешиваться.
Но больше всего удивил меня Фурий, приказав присутствовать на приеме этого знатного заложника. Ради украшения и поддержки, не иначе.
– Хочу, чтобы ты сидела рядом со мной, хочу касаться края твоей накидки. Ты мне сегодня нужна.
«Словно дите малое, и как без меня обходился долгие годы. Ах, да прежде рядом была Марцилла – пусть римская земля будет ей пухом».
В сопровождении
