в России. «Царская бюрократия была достаточно плоха, но коммунистическое правительство оказалось запутанным в массе бюрократических организаций, через которые невозможно проникнуть и из которых невозможно добиться эффективности». В устах американца это была самая убийственная оценка.

Кулидж, один из немногих сотрудников АРА, работавших в России до революции, выступил за преемственность. Он считал, что значительная часть нынешних трудностей «неизбежна» в значительной степени из-за «расхлябанности, безответственности, привычки увиливать и других недостатков, присущих русскому характеру; также из-за бюрократических традиций и отсутствия способности к командной игре. Все это существовало при старом режиме, сколько я себя помню, действительно, я иногда задаюсь вопросом, не были ли препятствия, с которыми мы сталкиваемся, тогда такими же большими, как сейчас, несмотря на беспорядок и деморализацию, вызванные нынешней революцией».

Уильям Генри Чемберлен из Christian Science Monitor не согласился. Хотя он не посещал Россию до 1921 года, он видел и слышал достаточно о «бесконечной бюрократической волоките, которая окружала простейшую операцию, такую как покупка железнодорожного билета, о количестве штампов, которые нужно было проставлять на всевозможные документы» и так далее, чтобы прийти к выводу, что количественное увеличение бюрократии со времен царского периода привело к качественному вырождению российского бюрократизма. «Более того, царские бюрократы были по крайней мере сносно образованны, чего нельзя было сказать о многих их советских преемниках».

Ленин был особенно обеспокоен тем, что советская бюрократическая практика угрожала росту внешней торговли, а концессии для бизнеса считались необходимыми для восстановления экономики, особенно для возрождения тяжелой промышленности. Действительно, так случилось, что кампания советского правительства в начале 1920-х годов по привлечению инвестиций иностранного бизнеса и международной торговле привела к разочаровывающим результатам. То, что большевики после долгих мучений решили сохранить государственную монополию на внешнюю торговлю, делу не помогло, но это было лишь симптомом более глубокой проблемы, подчеркнутой Маккензи, а именно «российских методов ведения бизнеса. Русский, как в царские, так и в большевистские времена, всегда ненавидел отдавать какой-либо контроль над своими природными ресурсами иностранцам. Когда он занимается бизнесом, он окружает его бесконечными формальностями и задержками». Результатом стало то, что иностранные концессии были «окутаны такой волокитой, какой раньше не было».

Отдельные проекты могут начинаться хорошо: потенциальный концессионер встречается в Лондоне с Леонидом Красиным, просвещенным советским министром внешней торговли, с которым он приходит к соглашению о деталях предлагаемого им коммерческого предприятия путем рукопожатия. Полагая, что сделка почти заключена, он отправляется в Москву, чтобы заключить ее, но обнаруживает, что должен пересмотреть все с самого начала. И не с такими, как Красин, как объясняет Маккензи:

Чиновники тратят свое время на прием заявителей. Время может быть сейчас, или на следующей неделе, или, может быть, в следующем месяце. Какое значение имеет время? Чиновник дает любезные обещания, которые забывает или никогда не собирается выполнять. Новые условия возникают в последний момент... Это типично для России. Большевизм не принес эффективности бизнеса. Иностранец, который хочет вести бизнес в России, должен с этим считаться. Отбиваться от придурков бесполезно.

Старые игроки узнали игру из прошлого. Флеминг столкнулся с группой американских и английских бизнесменов в Харбине, Маньчжурия, когда он покидал Россию в июне 1923 года.

Они были здесь до войны, знакомы с трудностями работы со старым российским правительством и понимают, что 98% трудностей, неудобств, грубости, заграждений и уклончивости, с которыми им приходится мириться при общении с советскими чиновниками, связаны не с тем фактом, что они советские, а с тем фактом, что они российские правительственные чиновники. Так было, так есть и так будет всегда.

Среди американцев было много комментариев по поводу пристрастия русских к бумажной работе. Учитывая нехватку бумаги, это была дорогостоящая привычка. Трейси Кохл написала в журнале АРА Crimea history: «С самого начала было очевидно, что русские хотели иметь множество подробных письменных инструкций и что они привыкли составлять отчеты и обращаться с пустыми бланками. То, что некоторые могли бы назвать «волокитой», было для этих русских вполне естественным средством, если не необходимой частью операции».

Для АРА man ничто так не символизировало необузданный интерес русских к письменной материи, как «протокол», отчет о ходе официального собрания. Иногда казалось, что советские официальные лица больше интересовались письменным резюме встречи, чем самой встречей: каким-то образом лист бумаги, казалось, имел большее значение, чем событие, которое он описывал. Во время своего пребывания в Советской России Шафрот попробовал свою долю из них, и когда он добрался до Соединенных Штатов, он выразил определенное мнение относительно их полезности:

Протокол является главным видом спорта советского чиновничества в закрытых помещениях и состоит из письменного отчета секретаря о том, что любые два или более человека сказали, могли сказать или должны были сказать, когда у них была конференция. При составлении оно подписывается сторонами на конференции и представляет собой признание того, что они действительно сказали то, что, по словам секретаря, они сказали.

Если бы все протоколы, написанные в России за последний год, были собраны вместе и превращены в пищу, вскоре от подагры умерло бы больше смертей, чем от голода.

На самом деле, можно поспорить, что для приготовления махорки использовалось изрядное количество протоколов, что способствовало смертности от причин, отличных от подагры.

Чем ниже был уровень чиновника, тем большей казалась его зависимость от письменных формальностей. В Одессе, когда прибыли первые партии одежды, их отвезли на таможенный склад для проверки. Прошло несколько дней, и окружному надзирателю Джозефу Брауну стало любопытно, и он отправился со своим коллегой провести собственную инспекцию.

К нашему большому удивлению, мы обнаружили, что были исследованы только два случая, поскольку метод обследования был сложным и заставил бы лошадь рассмеяться. Процедура заключалась в следующем:

1. Дело было возбуждено.

2. Посылки в каждом случае были подсчитаны.

3. Были подсчитаны маленькие коробки в каждой упаковке.

4. Кнопки в каждом поле были подсчитаны.

5. Затем каждая пуговица была положена на свое место в каждой коробке, каждая коробка — на свое место в каждой упаковке, и каждая упаковка — на свое место в каждом футляре, а крышка прибита гвоздями.

Браун спросил, будет ли эта процедура повторяться в каждом конкретном случае, и был уверен, что так и будет. «Было проведено собеседование с начальником таможни, и ему сказали, что для него будет невозможно изучить все дела таким образом. Он спросил почему, и ему ответили, что ни он, ни его сотрудники не проживут достаточно долго. Он понял суть и немедленно отказался от бюрократической процедуры».

Как правило, мелкие чиновники встречали аргументированные доводы против своих процедур жестким сопротивлением. Американские спасатели в округах могли рассказать отдельные истории о трагедии, спровоцированной упрямыми мелкими чиновниками во время голода. Для доктора Годфри в Симбирске это была история об Алатырском