написанной в старинной манере. Кидзу ненадолго приехал в Токио и неожиданно появился в Юки, в новом жилище Сёдзо, сообщив при этом, что завтра собирается лететь из Фукуока назад в Маньчжурию. Марико дома не было. Она ушла к дяде, жившему поблизости. Нетрудно было сходить за ней — это отняло бы не больше десяти минут, но Сёдзо не спешил идти. Каким близким ни будь с женой, а все-таки найдутся вопросы, о которых удобнее поговорить со старым приятелем без нее. Да и воспоминания, связывавшие Сёдзо с Кидзу, другим не были бы понятны с полуслова — в этом старые друзья походят на сообщников в некоем тайном преступлении. Не случайно Кидзу, прикатив с вокзала в стареньком форде, еще с улицы громко, без всяких церемоний, закричал: «Эй, Сёдзо! Принимай гостя. Это я!» Узнав, что Сёдзо дома один, он вместо приветствия сказал: «Ну знаешь, зять магната Рэйдзо Масуи мог бы жить и в более приличном доме».

Окруженный живой изгородью пятикомнатный домик, стоявший на косогоре недалеко от каменной лестницы, которая вела к дядиной усадьбе, снаружи был довольно неприглядным. Не слишком роскошным выглядел он и внутри. Из окна гостиной виден был маленький садик, где только и было хорошего, что цветущие кусты хаги, росшие под соснами, да и те уже осыпались. Сама гостиная казалась унылой и пустой, совсем не красил ее, а, наоборот, подчеркивал убожество обстановки полированный зеленовато-желтый платяной шкаф из тутового дерева, который виден был в комнате Марико и, казалось, излучал фосфорический свет.

Было воскресенье. С неуклюжестью мужчины, хозяйничающего в отсутствие жены, Сёдзо подал горячий дешевый чай прямо в термосе. После критических замечаний насчет дома Кидзу сразу начал рассказывать о Сэцу.

— А как тебе удалось напасть на след всей этой истории?

— О, это, брат, тоже удивительная история! Настоящий детектив!—улыбнулся Кидзу.

Все таким же смуглым было его лицо, и так же ослепительно блеснули его белые ровные зубы. Но Кидзу располнел, казалось, что он опух. Волосы он остриг коротко и напоминал сейчас какого-то бесшабашного разгульного монаха. Из его рассказа следовало, что в связи со своей работой в Маньчжурии он подружился с неким токийским промышленником, который для охраны одного из своих домов вместо стражников, выделяемых полицейским управлением по просьбе частных лиц, держал сыщиков. Сейчас у него в этой роли подвизался агент адзабуского районного отделения политической полиции города Токио. В Токио он был переведен по протекции из Кусацу. Шофер промышленника, родственник этого агента, устроил его к своему хозяину вместо прежнего охранника, отправленного на фронт. Приезжая в Токио, Кидзу останавливался у этого промышленника, катался в его автомобиле, как в собственном, не скупясь при этом на чаевые шоферу. С водителем Кидзу держался запросто, не стесняясь, по старой студенческой привычке, болтал о войне и разных житейских делах и таким поведением окончательно расположил к себе этого недалекого сорокалетнего человека, большого любителя поболтать.

— Так ты говоришь, шурин твой раньше служил в Кусацу? Место там бойкое, шумное, и работенка, наверно, была поинтереснее, чем здесь в Адзабу, а?

— Да нет, не всегда.

Перебрасываясь такими фразами, Кидзу совершенно случайно услышал от шофера о трагической смерти женщины в сером свитере. Было это во время поездки Кидзу на одну из вилл в Югавара для конфиденциальной встречи с неким лицом. Долгий путь, вероятно, способствовал откровенным разговорам, и шофер проболтался о слышанной им краем уха истории про то, как его шурин сыщик упустил свою добычу. Возвратившись в Токио, Кидзу встретился с этим агентом тайной полиции. Во время происшествия сыщик служил в Кусацу. Он все скрыл от начальства. Месяц спустя деревенские жители, собиравшие хворост, обнаружили труп женщины, и было решено, что это альпинистка, сорвавшаяся с кручи. За хорошую плату агент без всяких колебаний рассказал Кидзу все без утайки. Этому сыщику удалось многое пронюхать. В Токио была арестована Торико Оба. Она не дала никаких показаний, но предполагают, что бежавший из больницы заключенный был другом ее мужа, который давно уже находится в Абасири 185. Этот же сыщик сумел как-то выведать, что, по-видимому, Сэцу, проявившая такое бесстрашие, добровольно вызвалась помочь этому незнакомому ей беглецу скрыться из Токио.

— Выходит, что о дальнейшем известно только этому сыщику, да еще одному шпику, а главное полицейское управление так и не сумело напасть на след. Как ни тонко сплетена их сеть, а вот пожалуйста — ив ней есть лазейки.

— А в пропасть свалился не этот сыщик?

— Нет, он побежал преследовать того человека, но за ним бросился кореец, и он оказался между двух врагов, а его напарник, в которого вцепилась женщина, вместе с нею скатился в ущелье. Так что тому беглецу повезло.

— Послушай, Кидзу! — На шевиотовые брюки Сёдзо, точно светлый травяной колосок, упал пепел сигареты. И не подумав стряхнуть его, Сёдзо, нахмурив брови, пристально смотрел на Кидзу. Его так волновали нахлынувшие мысли, что горло у него сжималось, когда он слушал Кидзу. Наконец он заговорил:

— Позволь мне откровенно высказать, как я себе все это представляю. Сэттян было все равно, кто этот человек. Сам он был ей безразличен. И когда она, вся окровавленная, не выпускала сыщика, она делала это не для того беглеца, а для тебя, Кидзу! Не его, а тебя она спасала. Она не боялась того, что ее убьют, лишь бы ты был спасен. И в самые последние мгновения ее жизни на дне ущелья перед ее глазами стоял твой образ. Я уверен в этом!

— О-о! Я и не знал, что ты такой поэт!

Кидзу резко отвернулся, словно в лицо ему ударил луч света, и, прикусив губу, подпер рукой подбородок. Глубокие складки, образовавшиеся от этого вокруг рта и на темных щеках, вдруг как-то сразу состарили его. Казалось, это был совсем не тот человек, который только что с такой легкостью вел свой рассказ, как если бы это была увлекательная сцена погони за преступником из какого-нибудь приключенческого романа. Но через несколько секунд он отвел ладонь от подбородка и лицо его приняло прежнее выражение. Он скрестил руки на груди.

— Однако, если продолжить твой психологический анализ и углубиться дальше, я не знаю, что из этого получится. Значит, не Кидзу, маньчжурского авантюриста...

— К чему такие слова!

— Отчего же? Слова самые подходящие. Я и есть маньчжурский авантюрист. А Сэцу до последней минуты своей жизни добивалась, надеялась, ждала и страстно желала, чтобы Кидзу не был искателем приключений