сделал. После семи часов беспокойного пути удалось, наконец, дотащиться до Вильковишек. Вблизи шел бой. Вследствие редкого упорства противника, генерал Епанчин против обыкновения нервничал, а добрый Чагин старался меня успокоить, уверяя, что рана князя Олега, наверно, легкая, и тревожиться нечего. Где находился раненый? Этого никто не знал… Мне долго пришлось соединяться с гусарами и еще долее ждать ответа. Наконец, писарь расшифровал телеграмму: “Князя Олега повез дивизионный врач в Пильвишки. Оттуда поездом Вильно-Павловск. Выехал вчера ночью. Корнет граф Игнатьев”. Получив тревожный ответ, я отправился на автомобиле прямо в Ковно, надеясь предупредить поезд с раненым. Около шести часов заблестели огоньки железнодорожного пути, и мотор подкатил к вокзалу. Я бросился к начальнику станции и узнал от него, что поезд с раненым прошел в Вильно еще утром… В тяжелой неизвестности путь казался бесконечным. В 12 часов ночи я был в Вильне и тотчас отправился по адресу Витебской общины, в реальное училище. Игорь Константинович уже спал. Я разбудил его и, наскоро справившись о состоянии уснувшего князя Олега, попросил рассказать все. Ранение князя случилось при следующих обстоятельствах. 27 сентября после полудня 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия, имея в авангарде два эскадрона Гусарского полка, наступала в направлении Владиславова. Проходя недалеко от деревни Пильвишки, боковая застава заметила неприятельский разъезд и начала его обстреливать. Немцы шарахнулись в сторону и наскочили на четвертый эскадрон Гусарского полка, шедший в голове колонны главных сил. Тотчас же был открыт огонь. Разъезд повернул опять, но встретил заставу под командой корнета Безобразова. Как раз в этот момент князь Олег, давно стремившийся в дело, стал проситься у эскадронного командира, графа Игнатьева, чтобы ему позволили с его взводом захватить зарвавшихся немцев. Командир не соглашался его отпустить, но, наконец, уступил. Преследуя отступающий неприятельский разъезд, князь Олег вынесся далеко вперед на своей кобыле Диане. Вот они настигают отстреливающегося противника… Пятеро немцев валятся, прочие сдаются; в это время в князя Олега целится с земли раненый всадник. Выстрел, и князь Олег валится с лошади… Первыми подскакали к раненому князю граф Бобринский и унтер-офицеры Василевский и Потапов. Первые два принялись перевязывать рану, а Потапов был услан за фельдшером и с докладом эскадронному командиру. На вопрос, не больно ли ему, князь Олег ответил отрицательно. Общими усилиями раненого перенесли в близкий хутор, где фельдшер Путь сделал первую настоящую перевязку. Увидав прискакавших на хутор братьев, раненый обратился к князю Гавриилу со словами: “Перекрести меня!” – что тотчас же было исполнено. В это время приготовляли арбу. Раненого положили на солому и в сопровождении дивизионного врача Дитмана и князя Игоря Константиновича повезли в Пильвишки. В течение долгого переезда Олег сильно страдал от тряски и беспрестанно задавал вопрос: “Скоро ли?”. В Пильвишках, по собственной инициативе, он приобщился Св. Тайн, говоря, что “тогда легче будет”. На станции ожидал поезд. Сопровождать раненого был назначен уполномоченный Красного Креста В.А. Бутурлин. Была дана телеграмма ковенскому коменданту. Он вызвал к приходу поезда в Ковно находившегося там профессора Военно-медицинской академии Оппеля, консультанта Красного Креста». В своих воспоминаниях В.А. Оппель (2001) рассказывал подробно о дальнейшем.

Запись от 28 сентября 1914 года: «Меня разбудили в начале 6-го, сказали, что по телефону требуют на вокзал, что сейчас приедет какой-то князь. Я на самом деле был в недоумении: какой князь и почему меня требуют? Подпоясался револьвером, надел шашку и стремглав на вокзал: по дороге шли солдаты, еще немного задержали. А день чуть занимается. Вхожу в вокзал – никакого начальства. Спрашиваю: “Кто вызывал?”. Оказывается, знакомый комендант. Он вызвал, ибо из Пельвишек везут раненого Олега Константиновича. Тогда мне все стало ясно. Просил комендант вызвать Иконникова, чтобы взять князя в лазарет Красного Креста. Не успели распорядиться, подходит поезд… Вошел в вагон, представился. Князь очень рад познакомиться. Смотрю: бледен, пульс частый и очень слаб. Думаю, серьезное ранение. Доктор Дитман, сопровождающий Олега Константиновича, говорит: “Нет, рана навылет мягких частей ягодицы, выходное отверстие у заднего прохода, рана не опасная”. Дитман говорит, что лучше вести в Вильно, что такое желание и Олега Константиновича, и Игоря Константиновича. Раз рана не опасная, а переезд маленький, конечно, лучше вести в Вильно.

Еду за своими вещами, благо, они уложены, мчусь обратно, влезаю с вещами в вагон. К этому времени подходит на вокзал Иконников с двумя сестрами, я объясняю в чем дело. Поезд трогается. Сажусь в купе с раненым, и так сижу с ним до Вильно. Бедный сильно мучается: болит особенно левая нога, которая часто затекает. Пульс во время стоянки в Ковно – до 7 часов – выправился. Как тронулись, так опять хуже. Бедняга лежит без подушек. Дал свою, накрыл одеялом, начал поить своей марсалой, благо одна толстовская бутылка осталась. Раненый беспокоен: то повернуть нужно, то ногу переложить. Интересуется окружающим: читал ему вслух газету… Доехали до Вильно. Встречают: Цеге-Мантейфель, Бурденко, Фомилиант. Вынесли на носилках через окно, закутав, поставили на мотор. Мы с Цеге сели рядом и тронулись в Витебский госпиталь. Приезжаем. Оказывается, в нем консультантом профессор Мартынов. Приятная встреча, его я очень люблю. Сестры начали обтирать тело Олега Константиновича спиртом. Осмотр обнаружил, что… анус оторван от жома, кругом кровоизлияние. На левой ягодице большое кровоизлияние. Из выходного рваного отверстия течет кровь. Пришлось сказать Игорю Константиновичу, что дело брата плохо, нужна операция.

Начали операцию под новокаином. Это мне не нравилось. Говорит, чувствует, хотя чувствительность все же подавлена. Пришлось перейти все равно к хлороформу, я бы непременно дал эфир. Ну, дело не в том. Пришлось сделать большие разрезы: оба седалищных бугра повреждены, клетчатка вокруг уже омертвела, запах. Ранен вчера между 3–4 часами дня. Конечно, обильная тампонада. Мартынов-то хотел оставить без разрезов; воображаю, как бы вышло. 9 часов вечера… Проехал к Олегу Константиновичу. При мне он получил телеграмму от Государя с пожалованием “Георгия”. Очень был рад. Состояние его, несомненно, лучше. Если продержится день-два, то можно будет надеяться, что поправится…».

Запись от 30 сентября 1914 года: «Пишу, сидя в вагоне. Проехали Псков, начало 12-го. Вчера к 10 часам утра, как было условлено, приехал к Олегу Константиновичу… Положение как будто было лучше. Температура 36,20, пульс частый, но лучшего наполнения и напряжения, окраска покровов лучше, голос тверже. Вскоре подъехали Цеге и Мартынов. Перевязали. Подняли на руках и сменили наружные слои повязки. Составили телеграмму… К началу 2-го – к Олегу Константиновичу. Вливания еще не сделали, хотя нужно было сделать утром. Аппарат и раствор не готовы. Но пульс еще лучше, настроение бодрое.