«Надо же отец и сын!», – удивился я, невольно сравнивая светло-русые волосы мальчика, которые местами, особенно чуб, уже успели выгореть на солнце до белёсо-жёлтого цвета, с тёмной почти чёрной, даже на вид жёсткой шевелюрой отца.

Отец быстро подошёл к сыну и отвесил ему подзатыльник:

– Отца слушать надо, – выхватил ящик из его рук, легко поднял и понёс к телеге.

Мальчик недовольно потёр голову, но тут же забыв, весело побежал куда-то на ходу, крича:

– Я пойду, Зорьку пригоню.

– Давай, – проворчал мужчина, поправляя на телеге груз.

Потом повернулся ко мне и бросил:

– Пошли что ли.

И больше не обращая на меня внимания, широко захромал по перрону, ведя под уздцы лошадь. Я поспешил за ним. Обогнув здание станции, мы вышли на хорошо разъезженную дорогу, которая уходила вверх между холмов и терялась где-то у подножья горы.

Метров через триста у ближнего холма нас ждал мальчик на второй телеге. Когда мы подходили, он спрыгнул с неё и побежал нам навстречу.

– Здравствуйте, – сказал он мне и заулыбался.

– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ.

– А вы Олег Иванов?

Я кивнул.

– А меня Митрием зовут. Отец говорил, что надо вас встретить. А вы ссыльный?

Не успел я ответить, как отец прервал его:

– Цыц, балабол. Делом займись. Вон видишь справа в конце четыре коробки?

Митрий подбежал к телеге и положил руку на коробки:

– Эти?

– Ну. Тащи их в свою телегу. Да поживее поворачивайся. По две бери, – уточнил он, видя, как мальчик, пыхтя, старался подхватить все четыре сразу. – Ещё уронишь!

Митрий взял две верхние и, сгибаясь под их тяжестью, потащил на свою телегу.

– Ну, отойди, что ли, – сказал мне мужчина, и, кряхтя, подхватил один из мешков, понёс к Митрию.

Я ждал в стороне, пока они перегрузили часть товаров. Закончив, они расселись по телегам: отец впереди, мальчик следом. Я остался стоять, не зная, к кому мне-то садиться.

Мужчина глянул на меня и бросил:

– К Митре садись, – и взял вожжи. – Ну, милая! – крикнул он, и его телега, скрипя от натуги, покатилась в горку.

Мальчик потрусил сено в конце телеги:

– Вот сюда садитесь, тут помягче будет.

Я забрался, и мы тронулись следом.

Я лежал на сене и смотрел, как надо мной плыло полинявшее от жары небо. Солнце уже близилось к горизонту, и было душно. В вышине пела какая-то птица. Телега тихо поскрипывала, встряхиваясь на камнях. Воздух был так чист и пьян, что надышавшись им, я не заметил, как уснул.

Проснулся я от того, что мальчик разговаривал с отцом. Их телеги стояли рядом.

– Ну, значится, я поехал в монастырь, продукты отвезу, а ты давай домой. Телегу поставь у склада. Кобылу распряги и напои. Понял?

– А ссыльного-то куда? Он вон заснул, – тихо засмеялся Митрий.

– Да они всегда после города спят. Воздух что ли на их так действует. В гостевую его отвези, отец Окимий туда велел. Покорми чем, да сам поешь. Понял?

– Да. Понял!

– Ну, давай, езжай. Я скоро обратно. Аккуратно смотри!

– Ладно.

Мальчик вернулся к телеге. Я привстал, чтобы глянуть, куда поехал мужчина, и тут же забыл о нём, поражённый открывшимся мне видом. Дорога шла вверх между двух зелёных холмов, сразу за которыми открывалось плоскогорье: равнина, зажатая невысокими горами. В просвет видны были стены белого монастыря за высокой такой же белоснежной стеной. Купола с крестами на них сияли золотом. Но скоро наша телега свернула, и холм закрыл монастырь. Наша дорога потянулась налево в гору.

Спать уже не хотелось, и я решил порасспросить мальчика о здешней жизни.

– Долго ещё до места?

– Да, нэ, – ответил он, – через час будем. Во-о-о-н, видите?

– Где? – не понял я.

– Да вон, вон на горке, вон же сверкает, неужто не видите?

Я пригляделся и действительно, среди зелени, покрывающей ближайшую невысокую гору, блестел на солнце стеклянный шар.

– Обсерватория?

– Ага.

– А вы все рядом живёте?

– Ну, не, не все. Только кто тут работает. Хотя есть и те, кто из монастырского поселения приходят. Во, ща свернём и увидите.

Какое-то время мы ехали молча, только поскрипывала телега да фыркала лошадь.

Вдруг Митрий махнул:

– Вон! Вон! Видите? Вокруг монастыря? Это нижнее поселение наше. Видите, как разрослось, почти городок уже, – произнёс он с гордостью.

Я посмотрел, куда он показывал. Мы поднялись довольно высоко в гору. И теперь с дороги хорошо просматривалась равнина, на которой стоял монастырь. Отсюда он был виден, как на ладони. В центре него высился храм, увенчанный тремя куполами: один большой в центре и два поменьше справа и слева. Перед храмом – большая четырёхугольная площадь, окаймлённая зеленью. Ещё два храма, но значительно меньше, расположились справа и слева от центрального. Вся территория обнесена высокой каменной стеной. А за стеной монастыря, разбегались по всей равнине одноэтажные деревенские домики, утопающие в зелени садов, только крыши да печные трубы торчали. Со всех сторон монастырь и поселение вокруг него защищали горы.

– Значит, я буду в поселении около обсерватории жить.

– Угу. Вы ж там, наверна, работать-то будете. Настоятель приказал вас пока в гостевой домик отвести. А там уж определит.

Мне стало неловко: «Интересно Глеб успел сообщить ему тогда, что я отказываюсь от сотрудничества»?

– А что за человек ваш настоятель?

– О! Отец Окимий – очень хороший человек, справедливый. Его все любят.

– Молодой?

– Неа. Какой молодой? – засмеялся Митрий. – Разве молодые настоятели бывают?

Я пожал плечами.

– Да кто их знает, я не верующий.

Митрий покосился на меня:

– Это как? Совсем?

– Совсем. А ты что, верующий?

Митрий ничего не сказал, цыкнул слюной на дорогу и отвернулся.

Так в молчании мы добрались до места.

Митрий высадил меня у одноэтажного маленького домика, выкрашенного яркой зелёной краской. Привязал лошадь рядом к штакетнику и кивнул:

– Слезайте уже, приехали, – и направился к домику.

Домик был не заперт, только чуть поржавевшая цепочка проходила в петлях, а посередине была воткнута небольшая палочка. Весь этот импровизированный замок напоминал крест. Дмитрий вытащил палочку и толкнул толстую скрипучую дверь.