на шаг. – Избавиться от меня решила, чтобы творить, что вздумается?! Не выйдет, женщина! Это я решу, когда долг будет погашен, поняла? А до этого дня буду спасать твою красивую попку от проблем, которые ты обожаешь находить на вышеупомянутое место!

– Это мои проблемы! – упрямо нахмурилась. – Тебе-то это зачем, Черут?

– А сама еще не догадалась? – я рывком притянул ее к себе. – Что мне нужно сказать еще, чтобы ты поняла все-таки, что у меня к тебе серьезные и сильные чувства, женщина?!

– Нужно травяной отвар сварить раненому, – пробормотала она, отведя взгляд.

– Опять делаешь вид, что ничего не слышала? – обиженно прошипел я, крепко прижимая ее к себе и не давая вырваться.

– Черут, конечно, самое время устраивать семейную разборку! – полыхнула разгневанными глазами, безмятежное небо которых превратилось в грозовую многообещающую тучу.

Хотя сейчас как раз тот самый момент, когда я готов получить ботинком и по заднице, и по морде! Да пусть даже хлыст пройдется по телу, моей шкуре не привыкать! Лишь бы она прекратила прятать взгляд и убегать каждый раз, когда я затрагиваю эту тему – столь важную для меня!

– Твои чувства – твои проблемы! – процедила в ответ, уперлась ладонями в мою грудь.

Коготки на пальчиках моей тигрицы сквозь рубашку вошли в кожу, причинив незначительную, но такую сладкую боль. Замер, смакуя ее. Что со мной происходит? Ни одной девице никогда и думать бы не позволил, что со мной так со мной обращаться! Ни за одной юбкой не стал бы таскаться, как пришпиленный к ней бант, ловить женский взгляд, плавясь под ним, как желе, оставленное под палящим солнцем.

Что ты делаешь со мной, Дэна?!

– Отпусти! – когда мои руки разжались, она отступила на шаг, развернулась спиной и снова направилась к раненому.

– И не мечтай! – выдохнул, чувствуя, как сердце захлебывается в груди от тех чувств, в которых утонуло. – Никогда не отпущу!

Глава 14. Сон Черута

…Мы вошли в тот дом черной ночью, которая закутала небольшой домик на окраине наглухо, как старое пальто бьющегося, скулящего щенка, которого несут топить.

– Эдер, к двери, – бросил маг, к которому меня отправил капитан, разбудив ночью в казарме.

Отправиться в тайный рейд – желторотик, которым я тогда был, полный иллюзий и розовых соплей, мог о таком только мечтать. Шанс наравне со старшими товарищами показать себя с лучшей стороны! На такое и надеяться не смел!

И это учитывая тот факт, что у меня не имелось ни высокопоставленных покровителей, ни денег, ни связей, как у многих отпрысков знатных семей. Они-то квартировали в городе, а не вырубались под голодное бурчание желудка на деревянной койке казармы, провонявшей неделями не видавшими стирки портянками и чем похуже, и не расчесывали до крови укусы вездесущих клопов.

Я готов был на все, что угодно, строил догадки, пока мы пробирались по полю к приземистой лачуге, в оконце которой теплился свет затухающей свечи. Но к тому, что там произошло, оказался не готов.

Замерев у дверного косяка, как и было велено, я вздрагивал, слушая женский визг, детские мольбы, мужской крик – захлебнувшийся булькающей в горле кровью. Обернуться, чтобы увидеть это, не посмел, тело словно закостенело – как у трупа, в который меня превратил страх.

– Обыскать дом! – бросил капитан, выйдя в коридор.

Мой взгляд лег на кинжал, который он держал в руке. Алое лезвие. Это было похоже на ножны – тончайшей выделки красные ножны. В столице водились мастера, способные изготовить такие из шкуры теленка, забитого сразу после того, как он вылез, к своему несчастью, на белый свет, в котором его ничего не ждало, кроме первого вдоха и неминуемой встречи с ножом мясника – на глазах у матери.

До меня дошло, что это вовсе не ножны, когда на кончике клинка налилась тугая капля крови.

– Молодежь! – презрительно фыркнул капитан и, вытерев кинжал о мою форму, толкнул в спину. – Бегом, проверить дом! Перерезать горло всем!

Я сделал шаг по темному коридору. Ноги не гнулись, подошвы шаркали о половицы. Попытался ускориться, заглянул в соседнюю комнату невидящим взглядом, побрел дальше, в состоянии думать только о крови, которой меня запятнала эта ночь – навсегда.

Ее запах бил мне в нос до тех пор, пока я не свернул куда-то в темный закуток, не в силах более сдерживать желудок, рвущийся наружу. Оперся рукой на выгнутую крышку сундука, и меня вырвало. Пустое нутро, сотрясаемое спазмами, исторгло на пол лишь желчь со слюной.

Горечь во рту отрезвила лучше пощечины. Втянул воздух носом, морщась от противного запаха. А потом учуял легкий цветочный флер, как от затейливо сплетенного аромата дорогих, сделанных на заказ духов. Нахмурился. Откуда в этой бедняцкой хибаре духи, которые по стоимости дороже всего дома?

Повел носом, распахнул крышку сундука – сам не знаю, зачем. Миллион раз потом проклинал себя за это. Потому что из него на меня глянули огромные глаза, в которых плескался ужас.

Она сидела на дне, притянув ноги к груди и так крепко обхватив их, что мне казалось, что я слышу хруст хрупких детских косточек. По плечам струились густые волосы. У моей сестры Марии были такие же. Предмет ее гордости и даже немного тщеславия. Сто раз гребнем утром и столько же перед тем, как лечь спать.

В ночь, когда ее обряжали в похоронный саван, я сам расчесывал эти волосы – сто раз, как и положено – перед тем, как она отойдет к вечному сну. И никак не мог заплакать, хоть и считал, что потеряв последнего члена смерти, обязан это делать. Слезы не шли даже в тот момент, когда раздался глухой стук, с которым падали комья земли на крышку гроба, проглоченного могилой.

Лишь когда остался один, и погасла последняя свеча, оставив меня в полнейшей тьме, рыдания начали прорываться из груди наружу. Как зверь, ломающий мощными лапами ребра, они растерзали меня, заставив забыть обо всем, кроме всепожирающей тело боли.

Я не боролся с этим, ибо заслужил ее, целиком и полностью. Ведь моя вина была в том, что после того, как разорился наш отец, я бросил сестру и, закинув котомку на плечо, отправился на поиски судьбы, полагая, что у Марии все будет хорошо – ведь девушку ждал брак.

А на деле вышло по-другому – она шагнула с самой высокой башни родового замка, принадлежащего теперь ростовщикам, когда суженый прислал письмо, в котором объяснял, что разрывает помолвку, так как на примете есть состоятельная невеста, а какая-то нищенка