Второй бросок оказался точнее, дротик попал ближе к центру.

— Уже лучше. Теперь бросай быстрее. На поле битвы у тебя не будет времени прицеливаться, как здесь!

После метания Фуст велел мне взять гладиус. Мы начали отрабатывать базовые движения. Мне не хватало силы и скорости, но я уже мог уверенно держаться в спарринге.

— Неплохо, Люций, — заметил он. — Для императорского сыночка сойдёт.

Похвала от Фуста — редкость. Этот человек ценит лишь полную самоотдачу. Однажды я попытался симулировать усталость. Больше я этого не делал — его молчаливый взгляд тогда прожёг меня до костей.

Когда тренировка закончилась, я опустился на скамью, обтирая пот с лица. Фуст подошёл и неожиданно сказал:

— Ты начал понимать, что война — это не блеск и слава. Вижу, ты учишься не только двигаться, но и думать. Что полезное прочитал?

— В последнее время читаю "Стратегемы" Фронтина и труды Полибия, — ответил я. — Пытаюсь понять, как мыслили великие полководцы.

Фуст хмыкнул:

— Полибий знает толк в дисциплине, а Фронтин — в хитрости. Но если не можешь устоять на ногах, никакие трактаты не помогут.

Он протянул мне копьё:

— А теперь иди и потренируйся метать это на дальность. Станешь настоящим легионером, когда научишься делать то, чему я учу, а не изображать жалкую пародию на воина.

Я вздохнул, поднялся и направился к тренировочной линии. Моё обучение продолжалось шаг за шагом. Быть легионером — это долгий путь, но я уже чувствовал, как он меняет меня.

***

Вернувшись после тренировки, я буквально рухнул на своё ложе в палатке. В голове снова всплыли мысли о моих странных отношениях с Галеном. Он, безусловно, выдающийся учёный, истинный мастер своего времени. Но, увы, я слишком ограничен в своих возможностях. Как мне поколебать его мировоззрение, основанное на гуморальной теории?

Месяц назад он рассказывал мне о результатах эксперимента с кипячением бинтов и инструментов. Статистика, по его словам, начала складываться: операций было много, и он заметил, что воспалений стало меньше, а заживление шло быстрее. Это был успех. Но разве он что-то доказывал? По мнению Галена, это лишь ещё одно свидетельство "очищающей силы огня".

Я осознавал, что без микроскопа, без прямого взгляда в невидимый мир клеток и микробов, убедить его невозможно. Только увидеть — значит поверить. Упорствовать в своих "умозрительных гипотезах" было бы бессмысленно и, возможно, даже вредно.

Впрочем, я был рад, что хотя бы полезность кипячения он признал. Это уже шаг вперёд. Маленькая победа. А большие победы, как я понял, начинаются именно с таких шагов.

Зато я, кажется, удовлетворился своими закорючками. Они не идеальны, как индийские, но привыкнуть можно. Этот мир обретёт иные цифры.

Пятёрку я решил оставить близкой к привычному римлянам символу, лишь добавив подчеркивание снизу. Хотя, возможно, оно излишне. Уверен, что со временем, в ходе их использования, эти символы ещё изменят свою форму — станут более удобными, более эргономичными. Главное — принцип.

Я пригласил Галена. Он должен стать первым, кто узнает о моей новой системе. Почему не Питолаус? Сам виноват. Его чрезмерная строгость так и не позволила мне наладить с ним дружеские отношения. И это мешало мне открыться ему. Я не уверен, что и Гален оценит мою идею. Но, по крайней мере, он уже видел практическую пользу моих измышлений.

Вообще-то вся моя возня с Галеном, эти мелкие интриги, были лишь ступенькой на пути к публикации моей системы цифр. Может быть, я был не прав, отвергнув Питолауса — кто знает, может, он и обидеться на это. Но всем не угодишь, и я опираюсь на свои возможности. С Галеном, я уверен, мы ещё будем работать в будущем. Вот такая неоднозначная многоходовочка.

Наконец, ко мне зашел Гален, и мы приветствовали друг друга уже как хорошие знакомые. Несмотря на то что он не всегда согласен с моими идеями, он все же ценил мои способности.

— Уважаемый Гален, сегодня я пригласил вас, чтобы поделиться с вами моими новыми идеями, — немного торжественно начал я.

— Рад, Люций, что вы хотите поделиться со мной, — ответил Гален. — Но почему именно я?

— Увы, — вздохнул я, — для многих взрослых мой возраст является препятствием для равного общения. Хотя, как ни странно, юность — это тот недостаток, который со временем исчезает.

— Ха-ха, — рассмеялся Гален, — вот уж рассмешили меня! Никогда не слышал, чтобы возраст считался недостатком. Хотя если вспомнить, в моей юности я тоже сталкивался с предвзятым отношением со стороны старших. Но, — продолжил он уже более серьезно, — в этом есть доля правды. Юные умы, безусловно, пытливы, но зачастую им не хватает мудрости.

— Соглашусь с вами, — ответил я. — Юность часто выдает глупости. Хотя и в старости нет защиты от них. Уверен, у вас есть примеры для подтверждения этого утверждения. Но! Разве не является проявлением мудрости терпение к юным? Уверен, стоит хотя бы выслушать их, чтобы понять, что на уме у молодого человека. Если он скажет что-то разумное, это будет разумно потратить время. А если ошибется, то можно подправить, и в этом тоже есть польза.

— Не все достигают равной мудрости с возрастом, — развел руками Гален.

— Вот почему я и рад был вас позвать, — польстил я. — Уверен, вы сможете оценить, является ли моя идея глупостью или нет.

— Что ж, я внимательно вас слушаю, юный друг, — с любопытством ответил Гален.

— Мои размышления на этот раз не касаются здоровья и медицины, — предупредил я. — Но я уверен, что вы сможете оценить то, что я собираюсь вам сказать. На этот раз я размышлял о математике. Уважаемый Питолаус — очень хороший учитель, на самом деле, и он дает мне много задач для решения. И вот я задумался, как долго и сложно записывать то, что быстро говорит уважаемый учитель. Как мы записываем арифметическую операцию? Мы пишем число или его название, затем пишем слово, обозначающее операцию, слово «равно» и результат. Как слышим, так и пишем. Все так привыкли. Именно торопливость, свойственная нам, юным, и сподвигла меня подумать, как можно упростить этот процесс. И я задумался вот над чем... — сделал я паузу.