мастера… странно, надо разобраться, не дослушала, выбежала вон всхлипывая, в тот же день подала заявление, об уходе, в ней и прежде какой-то смутный стыд шевелился, когда в обратном адресе указывала «ленинград», – ей-то повезло, что живет в этом городе, а другим? сколько миллионов обделено счастьем смотреть по вечерам на неву, но что же она такого делает, чтобы оправдать право жить здесь, чем же она лучше тех, других? они трудятся на полях, они плавят сталь и строят электростанции в таких ужасных условиях, в вагончиках и палатках живут, и почему именно она, а не они должны жить в ленинграде, почему никого из них не водили на экскурсию в эрмитаж, ни в этнографический музей, почему никто из них не пробегал по длинному кировскому мосту, скашивая глаз на бегущие назад чугунные волны решетки? почему не гулял по воскресеньям в летнем саду? не сворачивал на фонтанку, не пересекал невский около клодтовых коней? – почему? это несправедливо, дурно, она ленинградка недостойная – и в самом деле уехала под горький, в город дзержинск, по оргнабору в механический цех химкомбината, теперь уже оттуда – из-под горького, ленгоркому ДОСААФ начали приходить ценные письма с деньгами, конверты все толще, недоумение начальства, впрочем легко разрешимое, проблема: по какой графе пускать деньги? выписали почетную грамоту с флагами всех родов войск на имя вознесенской анны ильиничны за активное участие в сборе средств и т. д., отослали на до востребования в дзержинск – точного обратного адреса она не указала – просто номер почты, так могло бы продолжаться до ее смерти или до какого-нибудь внезапного, резкого исторического облома, рутина ежемесячного подвига, однако на некоторое время разнообразие внесла секретарша предгоркома ДОСААФ, решив однажды (никакого дурного умысла, одно бескорыстное желание предотвратить очередной вопрос начальства: опять эти деньги? черт! ломай тут голову, куда их определить) – рискнув оставить конверт без входящего номера, взяла и сунула в сумочку, и три следующих года, каждое восемнадцатое число каждого месяца, сваливались на нее эти шальные, ставшие скоро привычно необходимыми в семейном бюджете деньги, и три года, каждый месяц, по тринадцатым числам, на главпочтамте горького видели худенькую девочку, подростка лет пятнадцати, вылитая одри хепберн в роли наташи ростовой, а ей было уже к тридцати – странное существо, подруг нет, на танцы и в кино не ходит, вкалывает как сумасшедшая, является обычно за полчаса до начала смены, всегда норовит задержаться в цехе и в конце дня, не надо уговаривать, чтобы оставалась сверхурочно и в выходные, когда горит план, – странно, никакой общественной работы, ходит всегда в казенной спецодежде, говорят, даже белье месяцами не меняет, комбинация вся в дырках, семьи нет, а зарабатывает больше двух тысяч, пьет? никогда не видели пьяной, дали комнату, нет, говорит, я лучше в общежитии, как все, есть кому нужнее, непонятно, в первом отделе и заинтересовались, как только появился новенький начальник, из комсомольского призыва, из энергичных: запрос в ленинград, ответ: детдом, потом работала там-то и там-то, характеристики хорошие, удивительно, почему уехала? по своей воле питерскую прописку не теряют, что-то нечисто, проверить, родственники за границей? по-видимому, нет, порочащие связи? не замечена, милиция? ни одного привода, органы запрашивать не стали – все-таки начальство, опросили соседок по комнате, выяснилось: получив большую получку, куда-то исчезает до позднего вечера, куда? кто-то видел ее в горьком, на вокзале, садилась в автобус, идущий к центру, сошла у почты – на почте ее знали хорошо, конечно, помню, приходит такая раз в месяц, отправляет одно ценное письмо, трудно не запомнить – взгляд бегающий, подозрительный, вот копии квитанций: дрожащий дерганый почерк (от ровного ученического и следа не осталось – словно другой человек стала), адрес: ленинградский горком ДОСААФ, ага, запросили тамошних особистов – нет, ничего неизвестно… одну минутку, дзержинск? из дзержинска приходили ценные письма несколько лет назад, от… вознесенской анны ильиничны, что? плохо слышу, да, так лучше, не та фамилия? совершенно верно, письма с деньгами, а фамилия не та, это было давно, как? последнее письмо в прошлом месяце? проверим – и потянулось разбирательство, вот копии квитанций, а кто расписывался в получении? секретаршу вызвали за железную дверь: кто расписывался в получении? кто?! пудрила покрасневший кончик носа, ногти впились в лакированную сумочку, после разговора убежала в уборную и плакала там, стоя перед мутным зеркалом, потом ее судили, восемь лет дали: крупное государственное хищение, а ту, в дзержинске, – на обследование, все встало на свои места: ну, естественно, ненормальная, уперлась: нет, никаких денег не посылала, это не я, тут путаница, и та женщина ни в чем не виновата, я виновата одна, но, честное слово, в ленинград не посылала денег, вес 32 килограмма, истощение средней степени, когда я в горьком в первый раз вышел на дежурство, предупредили: периодически отказывается от пищи, не обращайте внимания, это не голодовка, она всегда такая, распорядитесь кормить насильно, я ее осмотрел: почему вы отказываетесь есть? стыдно говорит, на дармовщину, я не заработала на еду, не могу объедать других, кусок в горло не лезет, – ей было уже за сорок, когда меня в горький распределили, десять лет пролежала безвылазно, но с больницей так и не свыклась, в столовой прятала хлеб, картошку и вареную треску за пазуху, потом в коридорах и в палате пыталась раздавать чуть ли

1981–1985

Путешествие рядом с Батюшковым[131]

Есть несколько (так мало!) поэтов, чьи имена звучат как названия стихотворений. Птичья притягательная сила заключена в этих именах.

Батюшков! – произношу я, еще не имея в виду имени поэта, меня останавливает одно сочетание звуков, блаженное бессмысленное слово – «б-а-т-ю-ш-к-о-в». Та к звучит воспоминание о небесной отчизне, но какой-то иронический, мягко-издевательский смысл скрыт за отеческим звучанием. «Батюшков сын… куда, чей-де еще сын? – разумеется, Батюшков».

Библиотека грузинского курорта. Я снимаю с полки томик Батюшкова. Все читано было, и от этой книжки не жду ничего нового, но снимаю ее с полки, стою и держу – зачем? Бесполезное, бесцельное и неземное притяжение знакомой книги. Посреди мертвого моего слуха стоит, как пятачок неба в сердцевине облака, – стоит ничтожное живое пятно звучащей Италии – Батюшков.

Стоит лицом ко мне.

Здесь завершение мучительного припоминания.

Так давно я хотел вспомнить это имя – и вот само оно оборотилось ко мне. Не нужно даже книги раскрывать, чтобы вспомнить начало стихотворения, посвященного Творцу Истории Государства Российского:

Когда на играх Олимпийских…

Спустя 22 года,