в городе было всего две, одна из них – математический лицей, в котором не было вакансий.

Вспомнив школу, я вспомнила и Лену, и оставленную ей у администратора записку с извинениями за свое поспешное бегство. В принципе, будь у нас более теплые рабочие отношения, я могла бы пригласить ее к моим родителям. Тем более Лена ясно выразилась, что в отеле уже заскучала.

Я не знала точно, когда уезжают родственники Никодима, но надеялась, что те не останутся до вечера, а отправятся в аэропорт заранее.

Качели стояли как раз под окнами девичьей комнаты Ваньки, с этой стороны дома у нее единственной имелся крохотный балкон, на перила которого рядком улеглись лапы высокой ели.

Отряхнув от каких-то крошек тонкий матрац, я устроилась на качелях, подложив под спину подушку. Ноутбук я открыть не успела, поняв, что вновь попала на разговор Алексея и Любы.

– Отец позвал, нельзя не пойти, Люба! – с укором произнес брат отчима.

– Иди один, я тебе кто? Ни жена, ни сестра. Топай, прощайся с папашей, скоро уезжаем.

– Нехорошо так…

– Скажи, я вещи складываю, – равнодушно ответила женщина, после чего хлопнула дверь, и все стихло. Но уже через минуту в комнату кто-то вошел.

– Ну что, Любань, допекла Лешку? К отцу побежал? Хорошо… Только злой как бобик, – негромко прозвучал голос той родственницы, что была постарше, Зои. Женщина, как я заметила еще на банкете, статью и ростом походила на отчима, а вот говорила пискляво. «Значит, обе пары еще «на берегу» договорились о цели поездки. Свадьба Ваньки – только предлог. Надо же, как их припекло: на дорогу потратились, да еще и подарок привезли, – вспомнила я коробку с бантом, одиноко стоявшую на сервировочном столике в углу террасы. – Даже интересно, что внутри упаковки. Традиционный сервиз на двенадцать персон?» – усмехнувшись, подумала я.

– Уговоришь этого недоумка, как же. Теть Зоя, может, ты попросишь Никодима, а? Все-таки дядя Тимофей ему родня. Сам-то он не пойдет, понятно.

– Да и толку-то от Тимохи, всю жизнь я за него решаю. Бог дал муженька хуже красной девки. Ни рта открыть, ни денег заработать. Ты думаешь, не пробовала я говорить с Никодимом? Послал куда Макар телят не гонял. Нет, вся надежда на Семена, – ответила Любе женщина с досадой.

Наступила тишина, я едва расслышала тихий плач.

– Не блажи, Любка, лучше пойди за своим дурнем и пригрози – мол, сама откроешь Семену, что Лешка – его кровный брат. Не поможет – расскажешь, что мать твоя знала. Тебе терять нечего, Лешка не последний холостяк на земле, другого, если что, найдешь. А вот не добудешь денег – сядет наш Игореша на двадцать лет заместо сынка прокурорского. Иди, Любка, пока не поздно! Проследи за Лешкой!

Вновь хлопнула дверь. Я уже не могла думать об уроках, любопытство погнало меня обратно в дом. Мне вдруг жаль стало Леху, которого хотели использовать в своих целях Люба и Зоя, Семочку, которого всю жизнь обманывал отец, и совсем не жаль старого Никодима, которого ждало скорое разоблачение. В том, что финальная сцена будет сыграна, я была уверена, так как могла понять отчаявшуюся женщину, у которой сын (я почти не сомневалась, что Игореша – сын Любы) явно попал в беду.

Глава 12

К началу разборок я опоздала. Среди собравшихся в гостиной не было мамы, чему я была даже рада, потому что предвидела громкий скандал на повышенных тонах. Когда я вошла в комнату, все разом замолчали.

– Простите, что помешала, мне уйти? – я смотрела только на отчима.

– Нет, Марья, останься! – торопливо попросил он.

Я кивнула и скромно устроилась на одиноко стоявшем у двери стуле.

– Ладно, – с угрозой произнес дед Никодим. – Тогда слушайте все! Алексей, подойди, встань рядом.

Говорил он твердо, выглядел бодрым и полным сил – и куда девалась недавняя немощь?

Мне с моего места было видно, как неловко чувствует себя пожилой уже Алексей. И только сейчас, когда он остановился рядом с Семочкой, я поняла, насколько они похожи.

– Ну, слушайте. Алексей – мой старший сын! – провозгласил дед Никодим и повернулся к моему отчиму. – Твой единокровный брат, Семен! – добавил он, видимо, вовсе не испытывая вины за то, что скрывал правду от него много лет.

Все глядели на моего отчима – единственного, кто действительно был ошеломлен новостью. Остальные присутствующие, включая меня, отреагировали спокойно, замерев в ожидании реакции Семочки. Алексей смотрел на брата со страхом, я впервые наблюдала такого, уже немало пожившего, но робкого мужика. Вот он выглядел виноватым, в отличие от своего папаши Никодима.

Пауза длилась недолго.

– Ну, здравствуй, брат! – протянул руку Семочка. Они оба были большими, с похожими чертами лица, но только волосы Алексея, когда-то темные, сверкали серебряной сединой. Шевелюра отчима все еще оставалась огненно-рыжей.

Алексей ответил рукопожатием, а после, поддавшись порыву, крепко обнял Семочку. Я оглядела присутствующих. На лицах женщин отразилось явное разочарование, такого финала они уж точно не ожидали. Да и не финал это!

Наверное, нам всем полагалось бы умильно прослезиться и смыться вон, оставив братьев наедине друг с другом, но никто не сдвинулся с места. Гости, можно не сомневаться, ждали от Алексея активных действий, их поджимало время – по моим прикидкам, до отъезда оставалось часов пять-шесть, не более. Рейс вечерний, но до аэропорта Адлера нужно было еще успеть добраться. Я же не покидала гостиную из любопытства, ожидая продолжения спектакля.

Никодим отошел от сыновей и тяжело опустился на стул. Его хватило только на признание, он вновь выглядел больным стариком. Никто не обращал на него внимания, пристально следила за ним только я. И, как бы я к нему ни относилась, должна была признать, что Никодим здорово переволновался – он побледнел, и на лбу его выступила испарина.

– Дед, может быть, валерьянки накапать? – подойдя к нему, тихо поинтересовалась я.

– Не надо, Марья. Прям счас не помру, чай. Хорошо, что эти лбы здоровые друг друга не поубивали. Ты иди, пригляди за ними, а я посижу тут тихонько.

Я бросила удивленный взгляд на старика – даже представить не могла, чтобы Семочка кого-то ударил, да и Алексей на драчуна похож не был.

Мне ничего не оставалось, как вернуться на свой наблюдательный пост.

Картина в гостиной несколько изменилась, братья о чем-то тихо переговаривались, троица родственников угрюмо поглядывала в их сторону, но держалась поодаль.

– Боже мой, столько лет скрывать от сына, что у него есть брат – это бесчеловечно! – услышала я у себя за