Мужик ничего не ответил, в мое окно потянуло запахом табака. В тишине слышно было только, как ветерок гоняет по тротуарной плитке листву, да поет вдали какая-то поздняя птаха.

Я была уверена, что это еще не конец разговора, женщина просто ждет каких-то слов от собеседника, наверняка высказав ему то, о чем до сегодняшнего дня молчала.

– Че не говорила-то раньше, что знала о брате? Я как дурак тебе перед этой свадьбой открылся, похвастался, что брат у меня родный есть. И сюда поехал, потому что отец позвал, это ты уже планов понастроила. Вот что, женщина! Не буду я ничего просить ни у отца, ни у брата! Сами выкрутимся. Я все сказал!

– Дурень ты! Дурень и есть! – зло произнесла тетка, послышались удаляющиеся шаги, и вновь наступила тишина.

Понятно, что братом мог быть только тот мужик, что помоложе. Люба, сидевшая за столом рядом с ним, называла его Алексеем. Кажется, женский голос под окном принадлежал ей. И эта Люба явно что-то хотела от моего отчима. Наверняка денег. Интересно бы знать, на что?

Я попыталась вспомнить внешность Алексея, чтобы понять, похож ли он хотя бы чем-то на Семочку. Но образ перед мысленным взором вставал размытый, я даже не смогла увидеть цвет волос – не было у меня желания рассматривать пристально чужого мужика. Которого, я была уверена, я встретила первый и последний раз в жизни.

Я дождалась, пока вслед за теткой уйдет и Алексей, и вернулась на диван. Конечно, информация до меня дошла любопытная, но меня никак не касающаяся. То, что дед Никодим – тот еще проходимец, я поняла уже из разговора с Семочкой на озере. Так что, по сути, мое отношение к родному деду Ваньки почти не изменилось – он остался в моих глазах скрытным, деспотичным самодуром, но с одним хорошим человеческим качеством – умением работать.

Я улеглась, надеясь, что теперь мне удастся выспаться. Диван и вправду был слишком мягким, но усталость взяла свое, я быстро погрузилась в крепкий сон.

Утром, бодрячком добежав до мостков Камышовки, я застала там одинокого рыбака, дремавшего над удочкой. Тихо, чтобы не распугать рыбу, я поздоровалась и попросилась присесть рядом. Мужичку на вид было лет пятьдесят, он приветливо мне кивнул и даже снял с себя ветровку и постелил на доски.

– Откуда бежишь, чемпионка? – спросил он весело.

– Из Приозерья. Я – Марья, старшая внучка Никодима Стешина.

– Вона как. А я думал, из дурки камышовской сбежала, там много таких… красоток. Хотя нет, не похожа – они все худющие, жуть. И синяки под глазами. Страхолюдины, значит. А ты – красотка, прямо как с журнала, – одобрительно улыбнулся он.

– А что, из клиники сбежать можно? – заинтересовалась я.

– А чего же нельзя? Бегут, кому очень надо.

– А охрана?

– В охране тоже люди служат… а что это ты интересуешься? Лежит там кто знакомый? Умыкнуть хочешь? – подозрительно прищурился мужик.

– Да вы что! У меня таких знакомых нет! – эмоционально уверила я его и поторопилась перевести разговор на другую тему: – Говорят, это озеро сильно вытянутое? Далеко до другого конца?

– Далеко. Если по воде – кило́метра три с гаком. Берегом пройти можно, но кто ж в уме пойдет? Там, дальше, змей тьма. Тебе прокатиться, что ли, охота? Могу сказать, кто в Камышовке лодку держит с мотором. Заплатишь – нет проблем. А что, у Никодима лодки нет?

– Нет, кажется. Да я просто так поинтересовалась…

– Темнишь… да дело твое, не хочешь – не говори, на кой ко мне в собеседницы присела, – подмигнул мужик.

– Слышали, на том конце озера, где отель, утопленницу нашли?

– Так там и невесту порешили! А ты из полиции, что ли? Документ покажь!

– Говорю же, внучка Никодима я. Просто это я нашла в воде тело женщины, вот и гадаю, как преступник сбежал? И куда? Вчера не видели здесь постороннего, очень худого мужика в кепке? Рано утром?

– Нет, не видел, вчера не рыбачил. Думаешь, утопил бабу, а сам сюда приплыл? Так, а лодка где?

– Лодку он бросил в камышах в середине пути, а сюда дошел пешком. Вот думаю, куда потом делся?

– Так тута до трассы рукой подать, делов-то: попутку поймай и ехай.

– Да, возможно… – я поняла, что больше ничего путного выудить из мужичка не получится. – Ладно, мне бежать пора, спасибо, что не прогнали, – улыбнулась я.

– Не на чем, девушка. А если такой худой, как говоришь, мож, беглец из дурки? Тамошние тощие за дозу убьют – не заметят. Ты скажи своим ментам-то, пусть проверят.

– Да не из полиции я! – произнесла я уже с досадой, махнула рукой и шагнула на берег. – Будьте здоровы! – пожелала искренне, прощаясь.

– И тебе не хворать, – услышала в ответ.

«Наркоман! Вот это версия! Класс!» – подумала я, представляя, как сообщу об этом Москвину.

Вернувшись в дом, я в одиночестве съела приготовленные мамой блинчики, чашку клубники с деревенскими сливками, после чего зарядила кофемашину. С ноутбуком и чашкой кофе на подносе я отправилась на те качели, на которых сидели ночные болтуны.

Звонить в такую рань Игнату я постеснялась, решив дождаться начала рабочего дня. Да и нужно было на свежую голову подготовиться к завтрашним урокам – в нашей частной школе дети учились по скользящему графику до конца июня. Я до сих пор не придумала, как проведу разминку в первом классе – детки уставали быстро, короткая игра немного отвлекала их, давая возможность подвигаться. Если бы не консервативное отношение к проведению уроков директора школы, дети младших классов учили бы у меня язык уж точно не за партами.

Работать в школе мне не нравилось, я много раз порывалась уйти в репетиторство, но вовремя вспоминала о хорошей зарплате, премиальных и бонусах. И каком-никаком коллективе, больше напоминавшем серпентарий. Поскольку педагогический состав подбирался лично директором, человеком советской школы, то у учителей-предметников преобладал возраст «за пятьдесят». Мы с Леней Сикорским до середины этого учебного года были самыми молодыми: Леониду – тридцать два, мне – тридцать шесть. Но после зимних каникул в школу пришла Лена Львовна Бабич, которой едва исполнилось двадцать семь. «Старушки» приняли ее чуть ли не с материнской заботой, взяв под опеку с первого же ее урока. Я было порадовалась вливанию «молодой крови» в коллектив, но очень скоро пришло разочарование: Лена была так же консервативна, как и педагоги старой гвардии.

Мне было скучно, руки были связаны, моя авторская программа обучения языкам «с нуля» никому не была интересна. Но частных школ