хочешь, чтобы я разделся, просто попроси. Тебе, как моему единственному другу на острове, незачем выдумывать, что ты переживаешь за обивку дивана.

– Снимай футболку, – показываю пальцем на его мокрую одежду.

Эштон стягивает футболку, демонстрируя невероятный рельеф своего накачанного тела. Мышцы на его прессе напрягаются, и я засматриваюсь на татуировку у него на груди. Тяжело сглатываю и отвожу взгляд.

В дверь раздается стук. Открываю ее и вижу за ней портье с подносом еды. Эштон идет следом за мной и протягивает парню чаевые, а затем закрывает за ним дверь. Он подходит к подносу и поднимает крышку одного из блюд:

– Помню, что ты ела греческий салат у меня и ты ела его во время нашего ужина, так что я заказал тебе двойную порцию. И фрукты. Здесь еще какие-то безглютеновые пирожные, потому что я не в курсе, вдруг ты модель и следишь за фигурой.

– Вот такой ты друг. Даже не знаешь, чем я занимаюсь.

– Вот такой ты друг. Даже не хочешь, чтобы я знал, чем ты занимаешься. Я вот хороший друг. Сразу же рассказал тебе, что играю в хоккей. И вообще я тебе все карты раскрыл, пересказав половину жизни.

Закатываю глаза.

– Ты пришел болтать или смотреть сериал про плащ?

– Он не про плащ, – цокает Эштон. – Ты совсем помешалась на этом плаще. Если без него ты не чувствуешь себя полноценной, когда смотришь на дождь, то нам срочно нужно устроить шопинг.

Зажмуриваюсь и стону.

– Господи, ты невыносим.

– Не упоминай имя Господа всуе.

Забираю из его рук тарелку с салатом и шаркаю пушистыми тапочками к дивану. Плюхаюсь на край и, подняв прямые ноги, опираюсь ими на банкетку перед собой. Ожидаю, что Эштон сядет на угол дивана, чтобы выпрямить ноги, но он садится рядом со мной, ставит тарелку на журнальный столик, а затем берет пульт.

Пока он ищет фильм, я ловлю себя на мысли, что чувствую спокойствие, когда он рядом. Мы сидим так близко, и от его большого тела исходит странное тепло. Мне вдруг хочется прикоснуться к нему. Крепко обнять. Или просто положить голову ему на плечо. Знаю, что это полный бред. И я ни за что на свете этого не сделаю. Но это странное желание… пугает меня.

Эштон включает фильм и, взяв свою тарелку с огромной порцией сувлаки, откидывается на спинку дивана.

Следующие, прости господи, семь часов мы смотрим сериал, не в силах оторваться. Не знаю, почему раньше я считала немецкие сериалы нудными, ведь это просто потрясающе. Сюжет, персонажи, локации – это шедевр. Не хуже шведского «Моста». Мне настолько интересно, что я даже стараюсь реже моргать.

Мы уже дважды заказывали еще еду на виллу. Сейчас Эштон уплетает мусаку и пристально следит за тем, как на экране Шарлотта находит газетную вырезку о похищении Хельге. Когда на фотографии оказывается Уильрих как главный подозреваемый по этому делу, мы оба громко ахаем от неожиданности.

Черт, кажется, я только что здорово вам наспойлерила, но это же охренеть!

– Охренеть! – вскрикивает Эштон, и я улыбаюсь тому забавному обстоятельству, что подумала о том же. – Что это было?

Вопрос, естественно, был риторическим. Так что мы оба ничего не произносим и продолжаем внимательно следить за сюжетом последней серии. Когда несколько минут спустя звучит фраза «Добро пожаловать в будущее», мы с Эштоном оба молчим, все еще ошарашенно пялясь в плазму.

– Охренеть, – теперь это произношу я.

– Да-а-а, – тянет в ответ здоровяк, а затем поворачивается ко мне и многозначительно вскидывает бровь. – Ты поняла, что произошло?

– Не-а, – смеюсь я, и он тоже начинает хохотать. – Сколько там сезонов?

– Три. Начнем второй?

– У меня завтра в восемь утра встреча со свадебным организатором.

Эштон морщится.

– Да уж, Детектив, не ожидал, что ты предпочтешь какого-то организатора мне. В таких ситуациях и познаются друзья.

– В каких «таких»?

– Желтый плащ исчез, Хлоя! Это для тебя что, шутка какая-то?

Я смеюсь.

– Посмотрим завтра.

– Ну уж нет. – Эштон поднимается с дивана и убирает тарелки обратно на поднос. – Ты ведь не думаешь, что я буду тебя ждать?

Фыркаю и подаю ему его высохшую футболку. Он надевает ее и прячет руки в карманы штанов. В его небесных глазах отражается свет большой луны, воцарившейся на хмуром небе. Эштон пристально смотрит на меня и, наклонив голову, интересуется:

– Ты на все готова ради друзей?

Вскидываю бровь и складываю руки на груди.

– Интересное начало.

– Можно я посмотрю второй сезон без тебя?

Я смеюсь и киваю. Эштон делает шаг ко мне и целует в щеку.

– Ты настоящий друг, – бросает он и направляется к дверям. – Послезавтра собираюсь поехать на остров Закинф. Составишь компанию?

Киваю.

– Спокойной ночи, Хлоя, – бросает мне Эштон на пороге.

– Спокойной ночи, Эштон, – тихо произношу я и иду закрывать за ним дверь.

Когда она захлопывается, я прислоняюсь к ней спиной и делаю глубокий вдох. Касаюсь ладонью места, где остался след от его теплых губ, и шумно выдыхаю. Сердце рвется наружу и колотится как бешеное. Я вдруг ловлю себя на мысли, что все очень плохо закончится.

– Пудровый или персиковый? – спрашивает Кристина следующим утром, демонстрируя мне два лоскутка ткани для украшения свадебных столов.

Господи, самый бестолковый выбор в моей жизни. Мне так плевать… Я вообще считаю, что наша свадьба с Фрэнком должна пройти в черной цветовой гамме. Ежегодно предлагаю отмечать не годовщину, а день траура в память о Хлое Маккалистер.

– Они оба очень красивые, – с натянутой улыбкой отвечаю я.

– Да, ты права, дорогуша. Очень сложный выбор, – поддакивает мой свадебный организатор, и я пытаюсь не закатить глаза. – Ой, а вот и Антонио с твоим платьем. Сейчас устроим примерку, чтобы понять, где ушить, где подшить, укоротить, и ты будешь сногсшибательной.

Но как объяснить ей, что я не хочу быть сногсшибательной? Я хочу быть счастливой. А счастье не в цвете ткани или фасоне платья.

– Хлоя, ну как ты выросла! – восклицает Антонио и целует меня в щеку.

Этот известный модельер-итальянец – давний друг моей матери. Его темные волосы с сединой на висках уложены гелем назад, короткая аккуратная бородка украшает квадратный подбородок, а яркие голубые глаза искрятся светом. Антонио долгое время жил с нами по соседству в Сан-Франциско и был звездным стилистом, а затем нашел любовь всей своей жизни в «Тиндере» и переехал к ней в Грецию. Именно тогда, в одну из деловых поездок, мой отец по совету Антонио и его жены Греты решил построить здесь «Пегас Хисторикал».

– Антонио, вы выглядите потрясающе.

– От потрясающей и слышу. Ты не против, если к нам присоединится Грета? Она очень хочет с тобой познакомиться.

– Конечно, я не против. Наконец смогу увидеть женщину, что пленила ваше сердце.

– Только не называй ее женщиной, когда она будет рядом, – смеется он. – Грета не вынесет, решив, что ее дорогущие крема по тысяче долларов за тюбик не справляются.

Я тоже смеюсь.

– Договорились.

Антонио еще раз обнимает меня, а затем просит меня пройти за ширму, где два его стажера помогают мне примерить платье. Скольжу ногами меж огромнейшего количества шифона, после чего поднимаю руки, чтобы девушки могли затянуть мне корсет на талии. Спустя несколько минут пыток они просят меня повернуться к ним лицом и поправляют чашечки расшитого стеклярусом лифа.

– Милая, выйдешь к нам? – доносится до меня голос Антонио.

Выдыхаю, насколько это возможно, учитывая, что дышать