– А мне кажется, вы не против.

– Вы даже не отрицаете, что по-прежнему подозреваете меня.

– Мы обязательно об этом поговорим. – Он наклонился, отметив, какими темными и глубокими стали ее глаза в полумраке. – Потом.

Он коснулся ее губ своими, не обращая внимания на внутренний голос, твердивший, что теперь все еще больше запутается.

Минерва не стала уклоняться от поцелуя. Ему пришло на ум, что она просто слишком растерялась, чтобы сопротивляться, но мягкость ее губ и тепло их соприкосновения отвлекли его от этой мысли. Поцелуй из очень легкого и нежного постепенно переходил в страстный и требовательный. Чейз понял, что она не попросит его остановиться, и заключил ее в объятия.

Она приготовилась испытать печальные безжизненные эмоции, которые посещали ее каждый раз, когда она всерьез задумывалась о близости с мужчиной, но сейчас на них не было и намека, напротив: его поцелуй вдохнул в нее жизнь. Она не смела шелохнуться, чтобы не спугнуть эти новые ощущения. Она не могла понять, что с ней происходит: объятия этого мужчины вызывали восторг, а не отторжение.

Это, конечно, ненадолго, не может быть надолго, и все-таки на мгновение она представила, будто доверяет ему, отказываясь обращать внимание на тревожные звоночки в голове и позволив телу жить своей жизнью.

В крови вскипело то тихое восторженное чувство, которое когда-то было ей знакомо, и это было куда приятнее того, что ей недавно довелось испытать во сне. Женское естество, которого она лишилась во всех возможных смыслах, вдруг подняло руку над промозглой водой, в которой почти утонуло, и ее душа крепко ухватилась за эту руку, чтобы не потерять ее снова.

Это означало, что поцелуй нельзя прекращать. Она осознавала каждую секунду, отмечала, как тепло, разливавшееся по телу от каждого его прикосновения, переходит в нечто большее, ощущала, как его руки ложатся ей на спину и талию. Она обо всем позабыла и просто поплыла по волнам чувств, глядя на себя словно со стороны.

Он взял в руки ее лицо и взглянул в глаза. Он не улыбался, не хмурился, но смотрел так внимательно, что на мгновение прелесть происходящего померкла.

– Вы так и не поцеловали меня, – заметил Чейз. – Вы не хотите? Если это так и я превратно истолковал…

Минерва заставила его замолчать, коснувшись его губ своими. Видимо, она все сделала правильно: он вновь перехватил инициативу и больше ни о чем не спрашивал.

Она понимала, что так не могло продолжаться: скоро все будет испорчено. Какой-то темный уголок ее души ждал этого момента, в то время как все ее существо наслаждалось минутой обновления, пока не поздно.

Постепенно ее охватывало настоящее влечение, изменяя ее, вызывая в ней странный голод, который все усиливался. Она отдалилась от своих мыслей, от рассудка… от самой себя. Его руки ласкали ее, уже далеко не скромно и нежно, заявляя о его возбуждении и все возрастающей страсти.

То, как собственнически он сжимал ее в объятиях, должно было ее встревожить, но не встревожило, и какая-то часть, пусть ничтожная, осознавала происходящее, время и место, а властность Чейза напомнила ей о собственной уязвимости. Это лишь сильнее возбудило ее чувства. Первобытный внутренний голос требовал, чтобы он не останавливался, но голос разума оказался громче. Она не могла забыть, как они встретились впервые и зачем он пришел помимо наслаждения.

Увы, она прервала поцелуй. Поборов искушение обнять Чейза и прижаться к нему, Минерва положила руки ему на грудь и отстранилась.

– Вам лучше уйти.

Он не стал пытаться соблазнить ее или выказывать разочарование. Даже если он рассчитывал на большее, то явно смирился с тем, что этим сегодня все и закончится.

Еще один поцелуй, очень нежный и легкий, и он отпустил ее.

– Вы правы: надо выспаться. Слишком долго вы трудились как служанка.

– Да, я пойду спать.

«В одиночестве». Этого незачем говорить вслух. Она отпустила руку, высунувшуюся из воды, и позволила ей снова утонуть.

Когда Чейз ушел, Минерва опять села на диван. Глаза ее затуманились, и она оказалась во власти противоречивых чувств, что пробудили в ней поцелуи. Глупо было позволять себе то, чему она не могла позволить перерасти в нечто большее. Она успела как следует себя обругать, когда вдруг поняла, что объяснения, которое он обещал ей потом, так и не произошло.

Радуясь, что ей есть чем себя занять, чтобы не рыдать от разочарования, она спустилась на первый этаж и поспешила через сад в каретный сарай, постучала в дверь.

– Ты спишь?

Джереми впустил ее.

– Вы плакали?

Он все еще был одет, и Минерва велела ему:

– Скорее. Реднор только что ушел, проследи за ним. У входа его лошади не было, значит, он оставил ее в конюшне за углом. Если поспешишь и пройдешь через сад, еще застанешь его.

Джереми уже натягивал сапоги.

– Хорошо. А дальше?

– Узнай, где он живет. Если понадобится, возьми денег и найми лошадь в конюшне.

– Не думаю. Если он не перейдет на галоп, я за ним и пешком поспею. А вот ехать за ним на лошади очень подозрительно: он наверняка меня услышит, а спрятаться в тени не получится.

Тем не менее, прежде чем убежать в ночь, он все же прихватил свои монеты.

Глава 9

Когда его слуга Бригсби принес почту и газету, Чейз как раз доедал завтрак. Так уж у Бригсби было заведено. Он относился к неторопливому завтраку хозяина как к священному ритуалу и отказывался приносить джентльмену что-нибудь почитать, пока тот не закончит завтракать.

Чейз просмотрел письма, затем пробежал глазами газету, но никак не мог сосредоточиться на прочитанном. Всю ночь он вспоминал об объятиях с Минервой. И все еще пытался понять, что же это было.

Чейз не считал себя повесой, но и зеленым юнцом не был. Ему хотелось верить, что все отношения ему были понятны, как и их итог. Он никогда не навязывался женщинам, но ему еще ни разу не отказывали, потому что он всегда чувствовал, от кого что можно ожидать.

И все же прошлой ночью интуиция его подвела. Наверное. Или нет. Тут и крылась вся чертовщина. Он не сомневался, что женщина, которую целовал, хотела его поцелуев. И те объятия тоже не противоречили ее воле. Он чувствовал ее возрастающую страсть. Были причины рассчитывать на большее, хотя всего и сразу он не ожидал. И вдруг все оборвалось. Он потерял ее. Всю без остатка. Все было кончено раз и навсегда.