– Думаешь, я этого не знаю? Но иного способа спасти компанию не существует.

Мать встала и подошла к огромному окну, выходящему на бухту Итос – она была одной из немногих безопасных гаваней на острове, и этим объяснялось, почему поселение возникло именно здесь. Элана смотрела в окно, но видела перед собой не захватывающий вид, а будущее своей семьи.

– Мы можем кое-что предложить.

– Что именно? – спросил Аристотель.

– Он больше всего на свете любит свою дочь Софию и всегда хотел стать родоначальником династии.

– О да, эта его чокнутая дочурка, которая всегда получает то, что хочет, – усмехнулся Аристотель.

– Мама, ты затеваешь опасную игру, – предупредил Деметриос.

– И что с того? Наш долг – долг каждого из нас – ставить семью на первое место. София станет идеальной женой и родит тебе сыновей.

– Нет, мама, ты слишком многого хочешь.

– Мы все должны идти на жертвы. Разве ты не хочешь сохранить бизнес?

– Во имя семьи, мой мальчик, – поддакнул отец.

– Да, во имя семьи. Тебе же не все равно? – промурлыкала Элана.

Деметриос невозмутимо смотрел на мать, никак не выдавая своих чувств.

– Пришло время тебе, сын мой, встать во главе бизнеса, а твоему отцу – уйти в отставку.

Ее глаза, обращенные на мужа, смотрели непреклонно, с вызовом.

– О да, ты права, – слабым голосом произнес Аристотель, – я уже слишком стар для этого.

– Ну что, Деметриос, мы договорились?

– Мама…

Элана прошла к бару и достала из холодильника бутылку охлажденного шампанского.

– Давайте праздновать. – Открыв бутылку, она налила три фужера и первый протянула сыну. – За будущее – твое и бизнеса. За большую династию. – Она чокнулась с Деметриосом. – Как ты его представляешь – будущее? Сегодня оставайся на ужин, и мы обо всем поговорим.

Он холодно посмотрел на нее, и, когда зазвенели бокалы, ему показалось, что это захлопнулась дверь.

Глава двенадцатая

Шона вышла из почтового отделения в волнении. Прибыв на остров, она отправила Рокси открытку с просьбой написать до востребования, как только та определится с днем приезда. С тех пор как подруга пустилась на авантюру с Тьерри и уехала из Монако, казалось, прошла целая жизнь, и Шона знала, что им будет о чем поговорить. Она мечтала познакомить Рокси с Деметриосом и была уверена, что они понравятся друг другу.

Она разорвала авиаконверт и с удивлением обнаружила внутри всего несколько наспех нацарапанных строчек:

Я покидаю Францию и Тьерри и направляюсь к тебе. Буду раньше, чем договаривались. Не уезжай без меня. Рокси ХХХ

Шона задумалась, что же это значило. Может, они поссорились? Ей всегда казалось, что для такой довольно напористой и деятельной особы, как Рокси, Тьерри был явно староват. Но что бы там ни произошло, Шона не могла дождаться воссоединения с подругой. Жизнь на яхте была восхитительной, а Деметриос… О, какие чувства пробуждали в ней его прикосновения! Шона улыбнулась. Ей очень хотелось рассказать о том, как много он для нее значил, каким особенным был, и посвятить в их тайную любовь подругу, которая сможет за нее порадоваться.

В первую неделю на Итосе они каждый день были вместе и продолжали тайком встречаться, даже когда экипаж вернулся на борт, при любой возможности уплывали на катере на уединенный пляж. Казалось, она знала его всегда, как будто он заполнил собой каждую ее частичку, ее сердце и ум, а также… Подумав о том, как они занимались любовью, как он исследовал каждый сантиметр ее тела и взывал к ее любознательности, она ощутила внутри знакомый трепет.

Часы на деревенской площади пробили четыре, и Шона с удивлением поняла, что потеряла счет времени. Желая насладиться видом, она спустилась по крутой тропинке к подножию горы, возвышавшейся над деревней. Теперь она любила остров всем сердцем, почти так же сильно, как Деметриос. Казалось, время здесь остановилось и веками ничего не менялось. Местные фермеры, как прежде, возили на осликах продукты для еженедельного рынка. Старушки в черном, сидя у порога, лущили белую фасоль, молодые женщины чинили сети, развлекая себя болтовней. По вечерам молодежь собиралась на деревенской площади, и задорный смех далеко разносился по мощеным улочкам. Воздух был напоен ароматами дикого жасмина, ярко-красные герани силились закрепиться в трещинах брусчатки, и, куда ни глянь, везде цвела прославленная греческая красавица – розовая бугенвиллея. Итос действительно был волшебным местом.

Шона расположилась возле небольшой таверны и написала открытку родителям. О Деметриосе она рассказывать не стала – пока ей не хотелось признаваться в том, что намерена переосмыслить все свое будущее. Она подумывала на год взять академический отпуск в университете и остаться с Деметриосом. И даже нафантазировала, что он приедет к ней в Манчестер и будет слоняться по коридорам студенческого общежития. Эта мысль вызвала у нее улыбку. Пойдет ли он на это? Она нахмурилась, поняв, что слишком увлеклась. Он сказал, что любит ее, и она поверила ему. В ближайшие недели они, безусловно, обо всем поговорят.

Но одно она знала точно: она отнюдь не была готова возвращаться домой.

Шона гигантскими прыжками преодолела трап. Деметриос, наверное, рассердится, что она вернулась позже обещанного, но в награду ему будет новое бикини, купленное на сэкономленное жалованье. Оно было серебряного цвета, с завязками по бокам – развязывать их будет такое удовольствие…

На палубах его не было, поэтому Шона поспешила к нему в каюту. Там его тоже не оказалось, и вообще место казалось странно опустевшим. Она заглянула в гардероб – его одежда и вещи исчезли. Выдвинула ящик для футболок – и там ничего, только белый конверт. Шона заглянула в него – внутри лежали два билета первого класса до Нью-Йорка. Что бы это значило? Он говорил, что любит этот город, но о поездке речи не шло.

Озадаченная, она огляделась и увидела на прикроватной тумбочке открытку. Сердце тревожно заныло. Ей не хотелось трогать открытку и читать то, что в ней написано, но она все равно протянула руку. Открытка была сама обычная, с изображением гавани Итоса – туристы покупают такие, чтобы отправить домой. На обороте знакомым почерком Деметриоса было написано:

Моя дорогая Красавица!

Надежда есть всегда. У нас есть мечты. И помни, свет в наших душах будет гореть еще ярче.

Не жди меня…

Шона ахнула, чувствуя невыносимую боль. Он что, прощается? Она не успела осмыслить это, как снаружи послышались шаги. Тоже мне, напридумывала всякое – а он вот, с облегчением подумалось ей.