Шрифт:
Закладка:
И в ответ было сказано полным голосом:
– Мы воюем.
Большевики насмехались над воодушевлением и «энтузиазмом», с которым происходило заседание комитета. И действительно, такой подъем редко я видел в нем. Речи делегатов с фронта были встречены овациями. В ответных речах, покрываемых в отступление от обычая аплодисментами, послышались никогда не бывалые нотки реальной заботы о «своей» армии. Зазвучали подлинные боевые тона. И тут же, при небывалом единодушии, увлекшем даже кое-кого из интернационалистов, был принят текст составленного Войтинским воззвания – армия должна быть готова по зову начальников и вождей совершать боевые операции, доказать противнику и всему миру силу русского оружия… Даже призыв к наступлению уже явно звучал в воззвании:
«Нельзя защищать фронт, решившись во что бы то ни стало сидеть неподвижно в окопах. Бывает, что только наступлением можно отразить или предупредить наступление врага. Иной раз ожидать нападения – значит покорно ждать смерти… Помните это, товарищи солдаты. Поклявшись защищать русскую свободу, не отказывайтесь от наступательных действий, которых может требовать боевая обстановка…»
Воззвание звучало так воинственно, что из армии приезжали делегаты специально для того, чтобы удостовериться, не подложно ли воззвание – настолько оно казалось необычным для того Совета, в первом номере «Известий» которого был напечатан большевистский манифест и который до сих пор всегда говорил о войне так сдержанно и с колебаниями.
Правда, наряду с этим воззванием было опубликовано воззвание: «К социалистам всех стран», мирного характера. Но действительность была уже не в этом направлении.
Несомненно, что, помимо соображений международной политики и действительного искания путей к миру, в новых настроениях играли значительную роль соображения внутренней политики. Бездеятельная армия явно разлагалась. Солдаты не понимали, зачем их держат на фронте. Запасные части в тылу отказывались давать пополнение и превращались в вооруженные банды, в преторианцев новейшей формации.
Надо было дать армии дело: надо напомнить солдатам о долге, надо найти действительно убедительные мотивы к наведению порядка и дисциплины. Ведь если фронт обречен стоять на месте, к чему повиноваться начальникам? Конечно, может быть, лучшим выходом было бы, в смысле внутренней политики, если бы наступление начал сам противник. Но он не наступал. Значит, надо было двинуться на него и ценою войны на фронте купить порядок в тылу и в армии.
Круг развития идей оказался законченным. Война поглотила нестройную толпу разнокалиберных, разноречивых деятелей мартовской революции. Во имя «мира всего мира» был дан лозунг: «Вперед на врага!»
И всё пошло на службу этому лозунгу.
4. Приятие власти
Но психологическая готовность и даже позыв воевать были связаны с необходимостью изменить отношение к власти. Уже во время апрельских бурных дней Церетели как-то сказал Скобелеву:
– Придется вас, Матвей Иванович, отдать в правительство…
Неизбежность участия комитета в правительственной власти чувствовалась уже давно. Характерен в этом отношении был инцидент со Шлиссельбургской республикой. Как-то раз правительство, со слов министра внутренних дел, сообщило, что Шлиссельбургский Совет объявил свой уезд самостоятельной республикой, создал Красную гвардию из бывших каторжников и декретировал национализацию всех земель и всех заводов. В виде неопровержимого доказательства Исполнительному комитету были предъявлены копии резолюций, принятых Шлиссельбургским Советом. Положение казалось таким острым, что правительственный комиссар счел себя вынужденным покинуть Шлиссельбург и выехать в Петроград.
Комитет снарядил специальную делегацию для переговоров со Шлиссельбургской республикой в составе Чхеидзе, Войтинского и др. Но на месте делегация выяснила сразу, что все это лишь недоразумение. Действительно, была внесена резолюция о независимости, о национализации земли и пр. Но эта резолюция была предложена не то большевиком, не то анархистом и была провалена в Шлиссельбургском Совете большинством голосов против одного при общем смехе… Но вместе с тем выяснилось, что по примеру своего «большого брата», Петроградского Совета, шлиссельбургские солдаты и рабочие считали себя вправе вмешиваться в распоряжения правительственной власти и действовать, не считаясь с ее авторитетом. Правительственные же органы были оторваны от всего, что фактически представляло энергию народа, и не были и не могли быть в курсе того, что творилось кругом.
Делалось ясно, что правительственная власть в стране начинает становиться бестелесною тенью, между тем как масса увлекается в какие-то безбрежные политические дали. Странные, дикие и ни с чем не сообразные настроения масс врывались иногда в самый комитет. Вот небольшой, но очень памятный инцидент. В Кронштадтский Совет приехал солдат с фронта и, пораженный нравами кронштадтской вольницы, стал печаловаться на горькую участь солдат на фронте, где царили почти что старые порядки. Кронштадтский Совет пришел в страшное негодование и сразу выделил целую делегацию из матросов, солдат и рабочих для поездки в армию и наведения в ней «новых порядков». При этом делегации были даны Кронштадтским Советом полномочия арестовывать на фронте командный состав.
Делегация должна была немедленно, после бессонной ночи, ехать на фронт. Но она сочла, что будет благоразумнее запастись мандатом и от Петроградского комитета. Здесь она была выслушана на пленуме комитета, который, конечно, отнесся ко всей затее резко отрицательно и не только отказал в выдаче мандата, но решительно протестовал против подобной поездки. Инцидент был мелкий, но он произвел громадное впечатление тем настроением, которое принесли с собой делегаты. Это, несомненно, было массовым психозом. Мы видели, как на наших глазах какой-то нездоровый угар стал спадать с делегатов – лишь один матрос упорствовал до конца, как они сами стали признаваться, что никто из них не умеет говорить, что они сами толком не знают, куда и зачем едут. Но все они рассказывали, что ночью у них в Совете было такое настроение, что все чувствовали себя способными переделать весь мир.
Стало понятным, что та психология недоверия к власти, которая потоками исходила из Петрограда, должна была быть изменена энергичным сосредоточением всего авторитета власти и силы в одном каком-нибудь учреждении. При сохранении двоевластия масса неминуемо должна была уйти и от правительства, и от Совета, ведь 20 апреля солдаты и рабочие вышли против правительства, но отчасти и против Исполнительного комитета.
Однако и после апрельских событий было старание оттянуть момент неизбежного вступления членов комитета в правительство. Даже уже в ответ на письмо Львова с предложением образования коалиционного правительства комитет, правда большинством всего в один голос, решил в правительство не входить. Но военный вопрос самым непреодолимым образом выдвигал необходимость консолидации и укрепления власти.
После инцидента с «семью диктаторами» Корнилов выразил желание уйти. Из военных кругов была выдвинута тогда мысль о частичном объединении власти для Петроградского военного округа в виде отправки к Корнилову комиссаров от Исполнительного комитета. Комитет согласился и выбрал Соколова и меня
