Ситуация в тюрьме к зиме 1918 года ухудшилась. Из писем заключенных был известен «рацион»: «…Три раза в неделю по 1/8 хлеба и половине селедки. Посылки из дома обкрадываются». Н. Сидоров (1992) опубликовал письмо Великого Князя Николая Михайловича от 06.01.19 г. из Дома Предварительного заключения, камера № 207: «…комиссар Трейман, полуграмотный, пьяный с утра до вечера человек, навел такие порядки, что не только возмутил узников своими придирками и выходками, но и почти всех тюремных служителей… Эти долгие месяцы я упорно занимаюсь историческими изысканиями… после отдыха готов вернуться в Петроград и взять на себя какую угодно работу по своей специальности…»

Цинизм большевиков был беспределен. Моисей Урицкий во время «визита» к арестованным в Петропавловской крепости на вопрос Дмитрия Константиновича, почему они арестованы и содержатся в тюрьме, ответил, что советские власти заботятся прежде всего об их безопасности, так как народ хочет с ними расправиться. Г.К. Романов (2001) вспоминал: «Однажды на прогулке один из тюремных сторожей сообщил нам, что эсеры убили комиссара Урицкого… Скоро начали массовые расстрелы… а на одной из прогулок… до нас дошло известие, что мы объявлены заложниками. Это было ужасно. Я сильно волновался. Дядя Дмитрий Константинович меня утешал: “не будь на то Господня воля!..” – говорил он, цитируя “Бородино”, – “не отдали б Москвы”, а что наша жизнь в сравнении с Россией?» Он был религиозным человеком, и мне впоследствии рассказывали, что умер он с молитвой на устах. Тюремные сторожа говорили, что, когда он шел на расстрел, то повторял слова Христа:

«Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят» (Лк. 22, 34). Случилось это 27 января 1919 года во дворе Петропавловской крепости. Князья раздетыми были выведены на мороз, одного из них, больного, вынесли на носилках. Грянули выстрелы, и все четверо пали на землю. Тела их были свалены в общую могилу, где нашли свое последнее пристанище и другие люди, невинно расстрелянные за несколько часов до них.

Много лет спустя великий писатель И.А. Бунин так комментировал ситуацию в Питере 1919 года: «Я лично совершенно убежден, что низменнее, лживее, злей и деспотичней этой деятельности еще не было в человеческой истории даже в самые подлые и кровавые времена». Уже в наши дни Генеральная Прокуратура, тщательно исследовав соответствующие дела, амнистировала расстрелянных Великих Князей, признав их невиновными… С каким опозданием!

Промыслом Божиим судьба Дмитрия Константиновича[245] в последний год жизни оказалась теснейшим образом связана с любимым племянником. В своих воспоминаниях Г.К. Романов донес до нас подробности страшных месяцев заключения в Петропавловской крепости до 24 января 1919 года, когда постановлением Петроградской ЧК был вынесен смертный приговор четырем Великим Князьям. Пятому, Гавриилу Константиновичу, тяжело больному, чудом удалось вырваться на волю. Его лечащий доктор И.И. Манухин (врач Красного Креста), наблюдавший за арестованными Петропавловской крепости, 19 августа 1918 года обратился к управляющему делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу: «Тяжелый тюремный режим, в котором сейчас находился такой серьезный больной, – писал он, – является для него безусловно роковым;… я обращаюсь к Вам и Совету Народных Комиссаров с просьбой изменить условия заключения, а именно, перевести арестованного в частную лечебницу под поручительство старшего ее врача (а если этого недостаточно, то и под мое личное поручительство) в то, что он никуда не уйдет и явится по первому Вашему требованию. Я прошу хотя бы об этом». В архивах сохранилась телеграмма Петроградской ЧК на имя В.Д. Бонч-Бруевича от 22 октября 1918 года следующего содержания: «Гавриил Романов арестован как заложник, содержится как заложник, содержится квартире Горького, болен сильной степени туберкулезом»[246].

За Г.К. Романова просил и М. Горький. 18 ноября 1918 года он направил из Петрограда Ленину письмо следующего содержания: «Дорогой Владимир Ильич! Сделайте маленькое и умное дело – распорядитесь, чтобы выпустили из тюрьмы бывшего великого князя Гавриила Константиновича. Это – очень хороший человек, во-первых, и опасно больной, во-вторых. Зачем фабриковать мучеников? Это вреднейший род занятий вообще, а для людей, желающих построить свободное государство, – в особенности…». Гавриил Константинович был выпущен из тюрьмы, оставаясь под надзором ВЧК.

* * *

Думается, в этом исследовании уместно кратко рассказать и о тех аспектах биографии, которые обычно обходились стороной в советское, да и постсоветское время. Речь идет о миросозерцании Константина Константиновича…

Всех рождавшихся в семье его родителей крестили в огромной серебряный купели с резными подсвечниками, семейной реликвии Романовых, украшавшей церковь Мраморного дворца. Эта святая купель, этот домовой храм, этот уютный дворец были его радостным миром, во имя которого он служил, творил и жил. При взгляде на крупные, правильные черты лица Великого Князя может возникнуть представление о человеке строгом, суровом. Но стоит приглядеться внимательнее – и свидетельством характера окажется страдальческая складка губ, задумчивый взгляд, ранние морщины… Дошедших до нас архивных документов, воспоминаний современников, портретов, фотографий, его замечательных стихов достаточно, чтобы сказать: Константин Константинович относился к сложным незаурядным натурам. Складом характера он был похож на мать, происходившую из Саксонии – той части Германии, где, по мнению историков, традиционно сильно славянское духовное влияние. Он был человеком эмоциональным, как это свойственно художническим натурам, за что ему пеняли более рациональные родственники. Константин Константинович был человеком верующим и, судя по его творчеству, видел в религии отражение истории, философского поиска. Через многие годы после его смерти стало известно, что он собирался уйти в монастырь и даже просил на это разрешение Александра III, но тот отказал (Арская Л.П., 2003). Подобная мысль не раз приходила Великому Князю в голову в периоды кризисов, неурядиц. До нас дошел в пересказе разговор Константина Константиновича с Императором Александром III. Разговор этот хранился в тайне от близких, ибо степень его сокровенности находилась в прямой связи с жизненной установкой, моральным императивом Великого Князя. Константин Константинович решился просить разрешения у Императора уйти в монастырь. Ответ был лаконичен: «Костя, если все мы уйдем в монастырь, кто будет служить России?» (Петроченков В.В., 2002).

Где же глубокие и чистые истоки удивительной православной веры, бытовавшей в этой семье? Преподавателем Закона Божия и духовником Великой Княгини Александры Иосифовны и ее детей Константина, Дмитрия, Вячеслава стал знаменитый петербургский пастырь, протоиерей Арсений Двукраев.

О. Арсений умел так просто изъяснить глубину Священного Писания и посеять в сердцах воспитанников пламенную любовь к Господу, что они уже не могли ни отойти от Святой Церкви, ни забыть эти проникновенные проповеди.