зубной болью. Известно, что в XIX веке еще не было современных методов лечения кариеса, особенно осложненного; пособие заключалось, как правило, в удалении больных зубов. Традиции игнорирования визитов к стоматологам родились не сегодня – они существовали всегда, способствуя распространению и утяжелению патологического процесса. Именно этим и объясняется ситуация, возникшая в июне 1887 года, когда Великий Князь более двух недель находился безвыездно в Павловском дворце «на больничном листе», после одномоментного удаления нескольких больных зубов.

Переходя к рассказу о дальнейшей жизни Константина Константиновича, уместно упомянуть об отношениях, которые связывали его с двоюродным братом, грозным и жестким для многих своих родственников Александром III. Близкий друг Императора, граф С.Д. Шереметев в своих «Мемуарах» (2001) многократно упоминал имя Константина Константиновича и ту доброжелательную ауру, которая сопровождала Великого Князя в годы правления Александра Александровича. Так, например, он рассказал о завтраке в Гатчинском дворце, на котором Государь публично хвалил поэтическое творчество своего кузена. Речь, в частности, зашла о его стихотворении «Факир», написанном в Гатчине. Еще один штрих отношений: «У Императрицы в комнате лежала поднесенная ей прекрасная икона Божией Матери “Утоли моя печали”. Императрица не могла запомнить этого названия и назвала ее “Угоди моя покои”. Государь хохотал до упаду. Я дразнил Императрицу, что запишу это в свой дневник и через сто лет в “Русской старине” появится этот анекдот. Впрочем, она очень порядочно говорит по-русски» (запись в дневнике Константина Константиновича 5 июля 1883 г.). 26 марта 1890 года записано: «Страстная неделя застала меня в комнате у Государыни, куда в полночь меня позвали к чаю. Пришел и Государь. Мы провели втроем целый час. Я чувствовал себя как дома, так у них просто, так они добры и милы. Совсем забываешь, что сидишь у царя. Я люблю у них бывать».

Великий Князь пользовался в императорской семье бесспорным авторитетом и доверием. Натура творчески активная и отзывчивая, он на все быстро откликался и брал на себя множество обязанностей. 21 апреля 1891 года Константин Константинович был произведен в полковники и 23-го назначен командиром лейб-гвардии Преображенского полка. Здесь под его непосредственным началом проходил службу наследник Николай Александрович, в будущем – Император Николай II, в ту пору для дяди – просто Ники. Служебное повышение произошло после сомнений и колебаний. Когда происходила подготовка к передаче Измайловской роты новому командиру, в Страстной Четверг Великий Князь ездил молиться к мощам Св. Благоверного князя Александра Невского, заходил к наместнику Лавры. На Пасху он записывал: «На душе у меня грустно. Пришло это в Светлый праздник. Я упрекал себя, что недостаточно благодарен Богу за те счастливейшие 7 лет, что командовал Измайловской ротой».

Прощание с ротой навело Константина Константиновича на размышления о сути добра, о значении сострадания и участия. Он вновь посетил Александро-Невскую Лавру. 11 мая записал в дневнике: «В четверг я слышал от Митрополита Исаии слова, запавшие мне в душу; они заставили меня задуматься. 92-летний старец сказал, что нет особенной добродетели в посещении знакомых. Вот навестить больного бедняка, незнакомого и не имеющего никого близкого, – это другое дело. Я ответил, что мы, офицеры, навещаем больных солдат. Владыка возразил, что в этом нет ничего выдающегося. Не будь солдат, не нужны были бы и офицеры, делать добро своим солдатам все равно, что делать его себе: “И язычницы так же творят”. Это очень верно».

* * *

Для меня как ученого невозможно обойти вниманием страницы биографии Константина Константиновича, связанные с его многогранной деятельностью на посту Президента Академии наук. Эта ответственнейшая должность раскрыла еще один талант Великого Князя – дар крупномасштабного организатора. К.К. Романов возглавлял академию 26 лет, начиная с 1889 года. В советском варианте «Истории Академии наук» (1964) сообщение о назначении Константина Константиновича сопровождается таким комментарием: «Новый президент, как и многие из его предшественников, весьма далеко отстоял от науки и от тех интересов, которыми жили русские ученые». Если говорить о времени назначения, то для подобного суждения, вероятно, могли найтись основания. Ученым тридцатилетний Президент действительно не был. Однако мы знаем, как важны в науке умелые администраторы, без которых невозможна плодотворная деятельность собственно исследователей. Судя по первой речи, произнесенной в академии 31 мая 1889 года, Константин Константинович видел в своем назначении прежде всего большой круг забот и заверял академиков в намерении «всегда быть верным долгу» (Нелюбин Г., 1902).

В начале деятельности Великий Князь поставил перед собой несколько задач. Первой была попытка сделать академию более российской. Напомним, что ее предвестником был институт, основанный по поручению Петра I шведским пастором Глюком для обучения россиян иностранным языкам. Пиетет перед всем зарубежным перешел и в академию. Константин Константинович стремился к тому, чтобы в стенах научного центра появилось больше ученых с российскими именами. В этом он был союзником и последовательным проводником в жизнь идей своего кузена – Александра III. В том было не только проявление патриотизма. Великий Князь считал, что отечественные исследователи объективно могут много сделать для развития экономики и культуры.

Финансы академии Президент застал в расстроенном состоянии. Получение средств сделалось постоянной его заботой. Добиваться ассигнований оказалось нелегким делом. Все же авторитетному Великому Князю удавалось вести успешные переговоры со всегда экономными министрами финансов. С.Ю. Витте в своих мемуарах не поскупился на превосходные эпитеты в отношении Константина, говоря о нем «почтенный, благородный, в полном смысле “Великий князь”», но он не был бы министром финансов, если бы не экономил на средствах. И все же ледокол «Ермак» сломал первый лед – сказалась поддержка академии, были найдены деньги на строительство первого российского ледокола для Арктики (Витте С.Ю., 1960).

Принадлежность Президента, как почетного академика, к Отделению изящной словесности естественно влияла на линию его поведения: при решении дел он предпочитал совещательный стиль, избегал приказывать. О его деликатности свидетельствует известный эпизод: Константин Константинович увидел на выставке, как ему показалось, недочет в картине И.Е. Репина, мягко указал на это автору. Илья Ефимович в резкой форме стал отстаивать свою правоту. Пришлось извиниться… Великому Князю (Арская Л.П., 2003).

Патриотическая ориентация К.К. Романова нашла отражение в его стремлении видеть российскую науку неотъемлемой частью мировой. При поддержке Президента академия вошла в состав Международного союза академий, Комиссии по исследованию Солнца и иных мировых научных организаций. Двенадцатый Президент был не только «почетным лицом»: он много работал, начиная трудовой день рано в тихом кабинете еще безлюдного здания. Запись в дневнике отчетливо показывает его натуру: «Мне живется необыкновенно счастливо; я наслаждаюсь всеми силами души своей деятельностью».

После назначения Президентом Константин Константинович занялся вопросом