Шрифт:
Закладка:
– Наверное, из-за этого сборища она и не может войти, – заметил Фалиеро Белли.
– Держу пари, – отозвался герцог, – она уже во дворце и просто не осмеливается предстать перед нами!
– Дай-то бог!.. Эрнандо, пойдем!
Баччо удалился, держа перед собой, словно связку факелов, канделябр с несколькими рожками. Мажордом последовал за хозяином, и они скрылись за воротами. Было слышно, как несчастный бегает по своему роскошному жилищу, переворачивая в нем все вверх дном. Застучали двери, с треском порвалась занавеска. Бесценные вещи со звоном полетели на пол, словно посуда. Каждая новая катастрофа сопровождалась мольбами мажордома Эрнандо.
Но грохот безумия и смятения становился лишь еще более оглушительным, и имя Кьярины звучало во всех помещениях дворца, то ясное, то неразборчивое, то близкое, то далекое.
Оно пронеслось по всему саду, затерявшись в самом его конце, после чего вернулось во дворец, звуча все тревожнее.
Эти призывы, несмотря на их громогласность, порой тонули в нарастающем с каждой минутой крике толпы.
– Кьярина! Кьярина! – звал Баччо.
– «Андромеду»! «Андромеду»! Покажи нам «Андромеду»! – настойчиво требовал своим разномастным голосом властный народ.
С другой стороны, уже и участники этой прерванной тайной вечери начинали обмениваться растерянными взглядами.
Эрколе Торриджани перекладывал из одной руки в другую свой рог из слоновой кости. Другие крошили хлеб, вертели так и сяк кубки… Лишь герцог, находя царящее вокруг смятение забавным, с огромным трудом удерживался от того, чтобы не расхохотаться. В голову ему пришла мысль, которая привела придворных в полный восторг.
– Музыку! – скомандовал он. – Музыку!
Оркестр мэтра Бредоне заиграл любимый паспье его светлости, и толпа ответила на него шумом веселого возмущения.
Вновь показался Баччо – в дальнем конце дворика, с уже погасшим канделябром. Он шел быстрым шагом, почти бежал в направлении ворот. Внезапно все те, кто наблюдал за ним с верхней галереи, услышали изумленный вскрик; Баччо резко остановился рядом с «Андромедой» и выронил канделябр, который, прокатившись по плиточному полу, упал в бассейн. Следовавший за хозяином мажордом завопил так, что все поняли: случилось нечто непоправимое.
Но как такое оказалось возможным? Одна из рук статуи отломилась и теперь валялась на земле.
Слуги, знатные вельможи, музыканты – все поспешно, вперемешку, спустились во дворик… И в едином порыве отпрянули: кисть другой руки, отделившись от бронзового запястья, упала на плиты.
Никто не мог понять, что происходит. То было чудо, чудо непонятное и отвратительное. На глазах у всех длинные борозды побежали по телу Андромеды, разрушая его словно забавы ради. Затем внезапно некий невидимый инструмент ударил благородную материю по локтевому сгибу уцелевшей руки. И самое ужасное заключалось в том, что, как показалось всем и каждому, удар этот пришелся не по металлу, а по плоти, так как никто и никогда не видел, чтобы бронза разрушалась подобным образом. Да, по плоти, разрезаемой лезвием, причем лезвием, ведомым злодейской рукой! И не только злодейской, но и весьма искусной, так как художник Фальчиеро-младший, в ужасе следивший за тем, как расширяется рана, решил было, что операцию эту производит некий искушенный в тонкостях препарирования анатом, конкурент Амбруаза Паре или Микеланджело…
Отвалилось предплечье… И однако же, то оказался действительно лишь кусок бронзы!..
Так или иначе, лишившись рук, Андромеда отнюдь не утратила красоты, разве что стала напоминать одну из статуй древности. Ее неподвижное и безмятежное лицо резко контрастировало с теми муками, которые, как казалось, ей только что пришлось вынести… Баччо обнял ее, отчаянно и безнадежно. Несмотря на это его объятие, почти тут же у статуи отвалилась голень – срезанная чисто, словно настоящая голень, отрубленная топором. И Баччо ничего не почувствовал, ничего не увидел, никак этому не помешал!
Теперь деструкция неистовствовала – с какой-то эротической яростью! – уже в нижней части живота.
– Тут явно не обошлось без магии! – заметил кардинал и, перекрестившись, начал произносить формулы экзорцизма. Теперь уже горло Андромеды получало порез за порезом.
– Барджелло![116] – вскричал герцог, всю веселость которого как рукой сняло. Теперь он выглядел скорее даже растерянным. – Приведите его! Будем вершить правосудие! Ганнибал! Лапо!
Подбежали спадассины. Ганнибал был бледен, Лапо дрожал.
– Разыщите барджелло!
Те бросились исполнять приказ, в то время как неутомимая толпа грянула с новой силой:
– «Андромеду»! «Андромеду»! Баччо!
Тысячи криков слились в свистящий шквал. Опасная буря требовала статую и ваятеля.
Баччо пошатнулся… На него наконец начало нисходить озарение… Мало-помалу одна за другой устанавливались связи… «Андромеда», портрет, изображение Кьярины… и… исчезновение все той же Кьярины… и… и… боже, колдуны!.. Он уже представлял себе, хотя пока еще и смутно, эту перевернутую гнусную практику, КОЛДОВСТВО НАОБОРОТ! Ах!.. В этот момент он сделался похожим на привидение, а его вопли зазвучали столь мрачно:
– Где ты, Кьярина? Душа моя! Любовь моя! Ответь мне! Кьярина! Кьярина! Держись! Я здесь, я иду к тебе!..
Никто не осмелился задержать его, уносящегося прочь.
Он распахнул парадную дверь дворца и увидел перед собой всю Феррару, бушующий океан людских голов и факелы, пламенеющие над этим океаном.
Его встретила овация:
– А-а-а!.. Статую! Статую! «Андромеду»!
Но первые ряды умолкли при виде Баччо, который был уже вовсе не Баччо.
Его безумные глаза прощупывали живое пространство, проклятую ночь.
– Позвольте мне пройти! – умолял он.
– Статую!
– Нет больше статуи! Нет ее больше!.. Я ищу монну Кьярину!.. Ее сейчас истязают!.. Кьярина!.. – завопил он во весь голос.
При виде его слез люди в ужасе и жалости начали расступаться. Он выбежал на соседнюю улицу, и вскоре его хриплые крики затихли вдали.
Кто-то уже сменил его на ступенях крыльца – силуэт молодой и мужественный, руки сложены рупором:
– Граждане Феррары! Вас пытаются обмануть! «Андромеды» Баччо делла Такка никогда и не было! Настоящее чудо света – я клянусь в этом перед лицом Бога – это статуя моего учителя, «Андромеда» Чезаре Бордоне!..
То был Фелипе Вестри, решивший не упускать представившийся ему возможности.
Резкий, гнусавый звук оборвал его выступление. Во дворце кто-то трубил в рог. Условленный сигнал! Сбиры, смешавшиеся с горожанами, повыхватывали кинжалы и шпаги.
Появился ночной патруль, и аркебузиры начали разгонять толпу. Благодаря воцарившейся жуткой сутолоке неизвестным в масках удалось улизнуть из дворца под вооруженным эскортом. Едва они испарились, снова установились порядок и спокойствие.
– Вас обманывали! – выкрикнул уже с другой стороны упрямый оратор. – Пойдемте смотреть статую Чезаре Бордоне, шедевр из шедевров!
Его поддержали разрозненные голоса:
– Так и есть!
– Он прав!
– Да здравствует Чезаре Бордоне!
То были ученики и друзья Чезаре.
Фелипе
