Шрифт:
Закладка:
Но его мать, прежде всего, была глубоко верующей, и дон Орионэ всегда будет с волнением вспоминать не только то, что она ходила причащаться, но и что по возвращении она всегда говорила детям:
«Я молилась сначала за вас, а потом за себя. Я получила Господа и за вас, и за себя». Маленькому Луиджи казалось, что мама чуть ли не отнимала от себя хлеб, чтобы отдать ему, даже когда она причащалась!
И еще он будет вспоминать:
«Моя мать, даже когда я и мои братья уже выросли, указывала нам место в церкви: "Потому что я хочу вас видеть…" Она хотела знать, где мы находились в церкви и хотела слышать наши голоса, когда мы молились…»
«Моя мать позволяла нам читать молитвы сидя, только когда мы были больны…»
Это зарисовки прошедших времен, и тем не менее они позволяют нам ощутить обстановку смирения, силы и веры, из которой Луиджи извлек ту невероятную сопротивляемость усталости, которая впоследствии была для него характерна, и ту «христианскую» страсть к бедным, которая не оставила его никогда.
Когда в конце жизни его заставили поехать в пансионат для выздоравливающих в Сан-Ремо после нескольких сердечных приступов и после того, как он уже получил последние таинства, он жаловался: «Не среди пальм я хочу жить и умереть, а среди бедных, ибо они — Иисус Христос».
У многих христиан эта любовь к «бедным, ибо они — Иисус Христос», рождается поздно, как возмужание веры, и не без труда. У него она зародилась естественным образом, как никогда не забытая привязанность, уважение и почтение к тем бедным христианам, которыми были его отец, мать и братья. Впрочем, и сам он с десяти до тринадцати лет помогал отцу мостить дороги и возить тачки, скитаясь вдали от дома.
Уже тогда он мечтал поступить к францисканцам, так как считал их монахами народа и бедняков, которым он хотел помогать и оказывать поддержку.
И он попытался это осуществить, но тяжелое воспаление легких заставило его возвратиться в семью.
Затем ему смогли подыскать место в пансионе того туринского священника, которого все уже считали апостолом беспризорной молодежи. Я имею в виду дона Боско, которому в конце 1886 года оставалось чуть более года жизни.
Прибыв в пансион, маленький Орионэ попросил специального разрешения исповедаться у дона Боско, который, как правило, занимался более старшими мальчиками, начиная с четвертого класса гимназии.
Чтобы быть уверенным в том, что он подготовил хорошую и полную исповедь, он заглянул в некоторые сборники «испытания совести» и почти целиком переписал их. Лишь на вопрос: «Ты убивал?» — он ответил отрицательно. Все остальные грехи он скопировал полностью, исписав несколько тетрадок.
Но стоило бы выслушать этот рассказ из его собственных уст:
«Держа одну руку в кармане, где были тетради, а другую за бортом пиджака, я, стоя на коленях и весь дрожа, ожидал своей очереди. "Что скажет дон Боско, — думал я, — когда я прочитаю ему все это?" Подошла моя очередь. Дон Боско какой-то момент смотрел на меня и, не дав мне открыть рта, сказал, протягивая руку: "Дай-ка мне эти твои грехи". Я протянул ему тетрадь, вытащив ее свернутой из кармана. Он взял ее и разорвал, даже не открыв. "Дай мне остальные". Их постигла та же самая участь. "А теперь, — заключил он, — твоя исповедь закончена, не думай больше о том, что ты написал, и не оборачивайся больше назад, не копайся в прошлом". И улыбнулся так, как только он умел улыбаться».
Для того, чтобы составить себе понятие о личности святого Джованни Боско и о гениальности его педагогического метода, подобный эпизод стоит многих томов.
Неудивительно, что когда Святой тяжело заболел, то шесть мальчиков из молодежного клуба во время торжественной мессы недвусмысленным образом предложили за него Богу свою жизнь. Среди них был и юный Орионэ.
Также и таинство Церкви проявляется во всей своей красоте, когда мы, охватывая их единым взглядом, видим вместе старого и мудрого священника, который исповедует и воспитывает робкого и склонного к нравственной скрупулезности мальчика. Сердца их обоих пылали любовью к Богу и к ближнему; оба сделали выбор в пользу святости. Теперь оба они одинаково святы и почитаемы Церковью.
Тогда естественно было предположить, что Орионэ останется среди салезианцев и со времененм сделается одним из их самых верных и гениальных сподвижников. Тем более, что дон Боско — после той пресловутой исповеди — сказал ему, преднамеренно глядя ему прямо в глаза: «Помни, что мы всегда будем друзьями».
Впрочем, Луиджи участием в курсе духовных упражнений уже готовил себя к поступлению послушником к салезианцам, следуя призванию, в котором он никогда не сомневался.
Сомнения появились во время молитвы, когда в его разуме возникла перспектива поступить вместо этого в епархиальную семинарию. Он прогнал эти сомнения, как искушение, но они усилились. Он провел целую ночь в слезах и в молитвах на могиле дона Боско, которая находилась посреди сада, прося у него три знака («Это было ребячество, — скажет он после, — но ничего не поделаешь!..»). Один из знаков, однако, был очень важным: речь шла о возвращении его отца к религиозной практике. Сбылись все три.
Последние тревоги исчезли на следующую ночь, когда ему приснился дон Боско, который, улыбаясь с поистине отцовской нежностью, помогал ему надеть сутану, что он должен был бы носить в семинарии.
Теперь мы можем с уверенностью сказать, что на небесах дон Боско знал, почему именно Орионэ не должен был стать салезианцем: в самом деле, деятельность дона Боско была рассчитана только на молодежь, а деятельность дона Орионэ должна была охватывать всех нуждающихся и облегчение всяческих лишений.
Он займется всевозможными «делами милосердия», которых, согласно катехизису, аж четырнадцать! В нем и в его служении будет чувствоваться что-то от всех других основоположников монашеских благотворительных учреждений, даже самых значительных. Мы это увидим.
Итак, он поступил в семинарию Тортоны, где закончил учебу в гимназии, проявив себя, по всеобщему свидетельству, действительно примерным учеником: он отличался в учебе, в любви к ближнему и в том захватывающем энтузиазме, который впоследствии всегда будет
