Шрифт:
Закладка:
В королевском дворце, где она ежедневно выполняла обязанности придворной дамы, видели, как она спокойно молилась перед принятием пищи, совершала молитву розария в положенное время или запросто подходила к трону, чтобы попрощаться, говоря: «Мне пора идти в церковь, извините меня!»
Тем, кого удивляло ее поведение, она объясняла, как будто не могло быть ничего более естественного: «Так поступаем мы, католики».
Иногда придворные, думая развлечь королеву, вставали на колени перед Викторией, и чтобы посмеяться над ней, бормотали первые слова молитвы Ave Maria (почитание Марии ненавистно для протестантов). Но шутки продолжались недолго, поскольку первый министр не намерен был их терпеть.
Более того, когда он видел, как племянница отделялась от группы, чтобы прочесть свой Angelus, он приказывал двору: «Молчите, Разоаманариво молится».
Теперь уже были слишком очевидны ее доброта и человеколюбие, проявляемые ею повсюду, как и ее невозмутимое достоинство.
Даже рабы — а она, согласно обычаям, имела их несколько сотен — считали ее матерью и отказывались от освобождения, ибо нигде больше им не было бы так хорошо, как в ее доме.
Все знали, что она отдавала доходы от своих рисовых полей рабам, которые их обрабатывали; что она платила своим носильщикам так же щедро, как и европейцы; что она приглашала врачей и приобретала дорогие лекарства, даже если заболевали рабы; что она никогда не отказывала в милостыне. Она даже наняла трех «полевых адьютантов», в чьи обязанности входило отыскивать в городе скрытую нужду, в которой она спешила прийти людям на помощь.
Кроме того, у первого министра была особая причина, чтобы уважать свою невестку: его старший сын Радриака, супруг Виктории, оказался недостойным мужем.
Вечером он возвращался домой лишь для того, чтобы снять форму высшего офицера (он командовал частью мальгашской армии), надевал простую ламбу и отправлялся на поиски приключений. Напиваться допьяна рому, посещать проституток и тратить деньги на игру — таковы были его излюбленные и привычные пороки.
Иногда он пропадал целыми неделями и когда возвращался, то бывал совершенно измотан.
С согласия королевы, первый министр сразу же предложил Виктории расторгнуть этот недостойный брак. Но она отказалась.
Она бросилась к ногам государыни и умоляла: «Христианский брак нерасторжим. Он установлен Богом и благословлен Церковью. Люди не имеют над ним никакой власти».
В этом ответе слышны формулировки, заученные наизусть на уроках катехизиса, но трогательно услышать их из уст молодой женщины, крещеной всего несколько лет назад и живущей в обстановке, где христианский образ мыслей совсем не распространен.
Радриака, оставшийся язычником, хотя он и примкнул к протестантам, не изменил своего поведения во все двадцать четыре года их брака, до самой смерти, причиной которой стали именно его пороки.
Если он был уверен, что об этом не станет известно, он не боялся приводить любовниц даже к себе домой. Покушался он и на рабынь в доме, когда ему удавалось избежать надзора жены.
Всем был известен этот развратный образ жизни, и тем не менее десятки очевидцев, которые были допрошены во время канонического процесса, в один голос утверждали, что никогда, ни разу не слышали, чтобы Виктория жаловалась на мужа, либо говорила о нем плохо или с недостаточным уважением. Она лишь молилась и просила других молиться за него.
Как только у нее появлялась малейшая возможность, она старалась привлечь его к участию в своих делах милосердия, даже если часто это участие было лишь номинальным. Но много значило уже и то, что он от этого не отказывался.
«Ни одна другая женщина не страдала в браке так, как она», — будет свидетельствовать подруга тех лет, ставшая впоследствии монахиней. Это говорили все. В городе она стала чем-то вроде притчи. Если какая-нибудь молодая жена не ладила с мужем и родственники хотели склонить ее к разводу, то ей говорили: «Не будь такой глупой, как Виктория Разоаманариво, и не страдай, как она. Брось его!»
Свидетели утверждают, что добродетелью, которой они больше всего в ней восхищались, было «необыкновенное, несравненное терпение».
«Бог претерпел тяжкие страдания, — объясняла она. — Я тем более должна их терпеть».
С этим простым выражением, конечно же усвоенным от монахинь на уроках катехизиса, Виктория унаследовала всю аскетическую мудрость христианства, весь опыт святых. И всерьез следовала их учению.
Точно также она последовала требовательному учению Евангелия, решив лично выполнять работу, которую как правило делали рабыни. Когда Радриака возвращался домой, грязный душой и телом, она сама мыла ему ноги.
Можно пересказать Евангелие различными способами. Тот, который избрала Виктория, был наиболее понятен для мужа, пьяницы и бабника. Мы увидим это в конце нашего повествования.
Почти создается впечатление, что Богу было угодно положить эту печальную семейную историю Разоаманариво в основание христианской истории Мадагаскара. Не только по причине педагогической силы подобного примера и опыта, но и оттого, что события сделают Викторию «матерью всех католиков».
Шел 1883 год. Франция решила отстоять права, которые, как она считала, она имела на Мадагаскар на основании некоторых спорных трактатов прошлого.
Напротив, меринская монархия никогда не намерена была признавать ни за одним иностранцем право собственности на свои территории, за исключением временного. Все неотъемлемым образом принадлежало монархам.
К несчастью, остров имел стратегическое значение для хода империалистической экспансии, которая противопоставила друг другу Францию и Англию.
После того, как французские корабли вследствие стычек, в которых не обошлось без англичан, бомбардировали порт Таматаве, была объявлена война, и все французы были изгнаны с острова. Английские протестанты подливали масла в огонь и требовали смертного приговора для иностранцев, в том числе и для католических миссионеров, но первый министр воспротивился этому. Не без иронии он заметил, что «не хочет вести себя как дикарь, подобно тому, как поступили европейцы со своей бомбардировкой».
Французским миссионерам дали неделю времени на то, чтобы добраться до порта Таматаве.
Таким образом католическая община, которой было всего двадцать лет, осталась без священников, без руководства и без таинств.
Монахини и самые пожилые миссионеры первыми отправились в путь пешком, так как не смогли найти для путешествия ни носильщиков, ни продовольствия. Только благодаря заступничеству Виктории перед дядей — первым министром, носильщики догнали их, когда они уже прошли с десяток километров. Затем настал черед более молодых миссионеров.
Последние четыре дня их пребывания в столице были горестны. Осознавая ту драму, которая должна была разыграться, бесконечные вереницы христиан толпились вокруг исповедален, чтобы получить, быть может в последний раз, отпущение грехов.
