— Мы пообедали, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, поболтали о том о сем… И она ушла, — так ответила Вера Круглова и добавила: — Куда-то спешила.

— Во сколько это было? — быстро спросил Гриндель девушку.

— Часа в три, должно быть, — ответила хозяйка.

— Ясно…

Валдис Давидович улыбнулся и признательно посмотрел на свою собеседницу. Вот что значит верно построенный допрос: алиби у Нины Печорской на момент убийства уже не имеется. Было — и вдруг лопнуло мелкими брызгами, как мыльный пузырь. Впрочем, Валдис Гриндель так и предполагал. Если Нина Печорская лжет во всем остальном, с какой стати она будет говорить правду про свой визит к Вере Кругловой? Печорская вполне могла вернуться от подруги домой. И в районе семи часов вечера, когда произошло убийство супруга, вполне могла находиться в своей квартире — Гриндель был совершенно уверен в этом. Допустим, про предсмертную записку, когда она утверждала, что она написана рукой мужа, Печорская могла и ошибиться. Допустим, капитану Еремину на допросе в отделении милиции она назвалась чужим именем из-за примитивной бабьей вредности. Но в том, что она с часу дня и почти до одиннадцати вечера просидела у своей подруги Веры Кругловой, Нина вне всякого сомнения, врала. Вывод напрашивался сам собой: ежели она соврала и отнюдь не по одному пункту, нет веры ее словам и по всем остальным…

Глава 9. Любопытная записка

Экскурс в прошлое Модеста Печорского, в общем, ничего особого не принес. Родился будущий коммерсант и предприниматель в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Родители — обыкновенные городские мещане, имевшие в городе доходный дом, который приносил прибыль, достаточную для безбедного проживания и обеспечения единственного сына Модеста всем необходимым.

Обучался Модест Печорский во Второй классической гимназии на Протоке и едва не окончил ее с серебряной медалью — срезался при сдаче экзаменов по латинскому и греческому языкам. Почему-то языки давались Модесту с большим трудом, а проще сказать — вовсе не давались. В университет, как многие выпускники гимназии, он поступать не стал и определился на службу конторщиком в Торговый дом «Наследники Д. И. Вараксина», торговавший водкой, вином, наливками, поставляемыми ко двору великого князя Николая Николаевича, а также иностранными крепкими напитками. Со временем дослужился до должности директора конторы Торгового дома — а это для его возраста было очень и очень неплохо — и едва не сделался компаньоном этих самых наследников купца первой гильдии и потомственного почетного гражданина Дмитрия Ивановича Вараксина. По крайней мере, имел с наследниками соответствующий разговор, и те обещали подумать и дать ответ в самое ближайшее время. Однако сделаться компаньоном купеческого Торгового дома не получилось, поскольку пришедшие революция, а следом за ней Гражданская война расстроили все намеченные планы. Многие горожане в то время не жили, а выживали, и Модест Печорский был в числе таковых. А вот когда в город пришел НЭП, в Печорском сказалась коммерческая жилка, существовавшая в нем, похоже, всегда, ведь именно она повлияла на выбор Модеста — не поступать в университет и продолжать учебу, а устроиться на службу в купеческий Торговый дом.

При новой экономической политике, принятой Страной Советов, Модест Печорский развернулся: стал арендатором двух городских фабрик, кондитерской и швейной, и заполучил несколько продуктовых лавок на центральных улицах города, что в те времена (да и последующие) разрешала — хотя и не особо приветствовала — советская власть. Проживал он после смерти родителей на улице Кирова в одном из бывших купеческих особняков, в отдельной квартире, состоящей из двух жилых комнат, кухни и закутка для прислуги, которая вела его домашнее хозяйство, поскольку жены у него не имелось. Прислугою у него была приезжая из деревни девушка по имени Глафира, с которою, похоже, Модест Вениаминович проживал, как муж с женой. Ну а что? Есть готовит, стирает, прибирается, в постель ложится. Что еще мужчине нужно?

Вообще, судя по отрывочным сведениям, добытым для майора Щелкунова, отношения с женщинами у Печорского складывались трудно. Виною всему была первая и, как это нередко случается, неудачная любовь Модеста к девушке по имени Татьяна. Дело было еще в годы учебы Печорского в гимназии. Они уже несколько раз целовались, и вот-вот должна была состояться первая близость, как вдруг Татьяна стала холодна к Модесту. Он не понимал, в чем дело, метался, страдал, пытался вызвать возлюбленную на откровенность, но та от разговоров всячески уклонялась и избегала с ним встреч. Наконец, через полтора месяца Татьяна уехала с новоиспеченным женихом в город Тирасполь, где у того имелся собственный сахарный заводик. После этого отношения Печорского с женщинами не ладились, скорее всего, оттого, что он не желал более влюбляться и не очень доверял слабому полу, который на поверку оказывался не столь уж и слабым.

В тысяча девятьсот двадцать девятом году государство не возжелало далее продлевать Печорскому срок аренды швейной и кондитерской фабрик, посчитав, что само справится с содержанием подобных предприятий и, естественно, с получением прибыли. Это было время заката НЭПа, и сданные в аренду частным предпринимателям фабрики и заводы возвращались обратно в лоно государства. Коммерсанты вполголоса роптали, но тягаться с окрепшим государством не имели ни сил, ни желания. Кроме того, наиболее прозорливые из предпринимателей предвидели такой конец их коммерческой карьеры и старались по возможности побольше накопить разных материальных средств в виде денег и ювелирных изделий, чтобы потом, когда у них отнимут отданные в аренду предприятия, им было на что доживать отведенные Всевышним годы.

Печорский был из среды прозорливых и небезосновательно считал, что новая экономическая политика — явление временное и существовать будет недолго. Так оно и случилось. Тем не менее продуктовые лавки остались у него в собственности и так просуществовали вплоть до начала войны и даже немного дольше — до сентября тысяча девятьсот сорок первого года. В войну опять пришлось выживать, и многое из накопленного в годы НЭПа было потрачено на питание и поддержание хотя бы подобия комфорта.

После выхода в свет Особого решения Совета народных комиссаров от тысяча девятьсот сорок четвертого года касательно создания сети коммерческих магазинов и ресторанов Модест Вениаминович одним из первых открыл в сорок шестом году сразу два коммерческих продуктовых магазина и ресторанчик при одной из трех функционирующих в городе гостиниц. В том же сорок шестом году он поселился в доме повышенной комфортности на Грузинской улице, первоначально выстроенном исключительно для работников Наркомата связи. Надо полагать, что Печорский заселился в такой дом благодаря протекции и деньгам, поскольку в последний