— Честно ответить?

— Хотелось бы.

— Сам пока не знаю. Ну, мало ли… Но что-то здесь неладное, — услышал в ответ Рожнов, и эти слова его, кажется, вполне удовлетворили. Так бывает, когда люди вполне понимают друг друга.

Собачку откопали. Оказалось, что голова ее раскроена примерно так же, как были разбиты головы детей. Более того, медики, осматривавшие убитую собаку, пришли к заключению, что удары по голове собаки и головам детей нанесены одним и тем же металлическим орудием. Этих фактов вполне хватало, чтобы допросить Федора Богданова уже с перспективой раскрытия ужасного преступления.

* * *

Федора Богданова доставили к майору Щелкунову в пятницу девятого января в половине двенадцатого дня.

— Зачем меня сюда привезли? И так мне не сладко, а вы меня все в милицию таскаете, как будто бы я преступник какой-то, — как показалось Виталию Викторовичу, вполне искренне удивился Богданов. — Я же вам вроде все рассказал, что знал…

— Получается, что не все вы рассказали, — проговорил Щелкунов. — У нас возникли кое-какие вопросы.

— Какие еще такие вопросы? — возмущенно спросил Богданов.

— Например, вы нам совсем ничего не рассказали про свою связь с гражданкой Марфой Савраскиной и о своем намерении жениться на ней.

— А зачем это вам? — опять вроде бы искренне удивился Богданов. — Какое отношение мое намерение жениться может иметь к нападению на мой дом и убийству моих детей? Да и не спрашивал меня про это никто. Вы бы лучше убийц искали! Вот помру, и что я своей покойнице жене на том свете скажу? Не уберег детишек! Да еще и убийц не отыскали!

— Ну вот, а теперь я спрашиваю, — в упор посмотрел на Богданова Виталий Викторович.

— И что вы хотите знать? — выдержав взгляд майора, спросил Богданов. — Ну, встречался я с ней. И что с того? Так это началось после смерти жены.

— И замуж вы ее звали… — в тон допрашиваемому произнес Виталий Викторович.

— С чего вы взяли?! Не звал я ее замуж, — взъерепенился Богданов. — Зачем мне это нужно? Полно сейчас девок. Все их женихи в полях полегли.

— А она говорит, что звали, — удовлетворенный столь необычной реакцией собеседника, промолвил Щелкунов, внимательно наблюдая за Богдановым.

— Ну, она так говорит, а я — эдак. И что с того? — глянул исподлобья Федор на Виталия Викторовича.

— А то, что ваши показания разнятся, — пояснил майор Щелкунов. — А это значит одно: кто-то из вас двоих лжет. А нам надо знать правду. И я намерен полагать, что врете — вы…

— Это почему? — Взгляд Федора Богданова сделался жестким и злым, и это еще более убедило Виталия Викторовича, что он ведет правильную линию допроса. — Зачем мне это нужно?

— Ну, вот смотрите, — вполне доброжелательно продолжал Щелкунов. — Бандитов, что напали на ваш дом, никто из соседей не видел. Все знали, что поживиться у вас нечем, — в чем тогда вообще смысл нападения? Бандиты ошиблись? Они такие остолопы, не ведают, куда и зачем идут? Это нападение на вас и ваш дом — явная выдумка. Полнейшая несуразица. Как нелепица и то, что вашу старшую дочь добивали ножом, ведь она ко времени нанесения ножевых ранений была уже несколько часов мертва, и труп даже успел частично окоченеть. Кстати, — майор перевел разговор в иное русло, — ваша собака Найда, отчего она сдохла?

— Может, от голодухи, кто ж ее знает? — неохотно ответил Богданов. — Нам самим жрать было нечего, а тут еще и собаку кормить надо… А может, от возраста, — добавил он. — Старая она была уже.

— И тут вы говорите неправду, — поймал его на новом факте лжи Виталий Викторович. — Вы ее убили, размозжив голову. А потом точно такими же ударами убили своих детей… Да и не старая была у вас собака, чтобы умирать.

Щелкунов не сводил пытливого взора с Богданова. Что творилось у того в душе, если таковая имелась, было неведомо. Заглядывать в душу чужого человека — пустое занятие. А вот на его лице можно было прочесть многое: растерянность, страх, ненависть, боль. Казалось, что оставалось совсем немного, чтобы дожать убийцу, и тогда он сознается в преступлениях. Но Федор Богданов продолжал сопротивляться, как показалось Щелкунову, из последних сил.

— А меня кто ж тогда, по-вашему, порезал? Я же едва кровью не истек, сознание терял… Едва со двора выполз, — возмутился подозреваемый.

— Так вы сами себя и порезали, — охотно ответил начальник отдела. — Тем самым ножом, которым до этого вы свою мертвую уже старшенькую дочку несколько раз ткнули, будто это бандиты сотворили, якобы ее добивая. То есть один из них вроде бы орудовал чем-то тяжелым, чем бил по голове, а другой будто бы резал жертву ножом. А потом вы свои отпечатки пальцев с рукояти ножа тряпочкой-то стерли. Ну, так вы, по крайней мере, полагали. Однако один отпечаток все же остался. В верхней части рукоятки, что примыкает к лезвию. — Виталий Викторович замолчал, чтобы усилить эффект своих слов, после чего добил детоубийцу следующими фразами: — У вас ведь сейчас сняли отпечатки пальцев?

Богданов со злым выражением лица отвернулся.

— Ну вот… — удовлетворенно сказал майор. — Сейчас наши специалисты как раз занимаются сличением ваших отпечатков с найденным отпечатком пальца на ноже. И я уверен: этот отпечаток принадлежит вам. Так что пока мне не принесли отчет по экспертизе отпечатков, советую вам признаться в преступлении. Суд это учтет… Хотя надо ли это вам.

Следственный прием про отпечаток пальца на ноже возымел действие. Федор Богданов думал с минуту, после чего сник и уныло произнес:

— Ну, я это убил, я… Не хотел я их убивать. Само как-то все получилось, словно это и не я был вовсе. Марфа ведь отказалась выходить за меня замуж из-за детей. Так и сказала: «Если бы не такой багаж — твои дети, — пошла бы за тебя». А так, мол, выходить за тебя равно что зубы на полку класть. Ну и затмение какое-то на меня нашло. Когда в себя пришел, гляжу, а из дочерей уже ни одной живой нету, всех я… порешил. Ну и стал потом следы заметать.

Сказав все это, Богданов замолчал, уронил голову на грудь и беззвучно заплакал.

— А собаку-то зачем убили?

— Марфа сказала, что не любит собак, боится их. Вот я ее и того… порешил! — утирая слезы, ответил Богданов. — В тот день я позвал Найду, и она так охотно засеменила за мной, не зная, что ее ждет. Остановились мы в лесочке, Найда на меня смотрит доверчиво, угощения ждет. У меня в ладони молоток, а вот ударить ее рука не поднимается.