оно весьма шаткое), после чего вернулась, якобы уже к похолодевшему телу мужа, и позвала на помощь, разыграв удивление, страх, беспомощность, словом, все то, что испытывает нормальный гражданин, только что узнав о смерти близкого человека. И по свидетельству соседей, спектакль ей удался в полной мере.

То, что конный милицейский патруль задержал ее глубокой ночью, идущей по направлению от своего дома, — это разве не говорит о том, что она пыталась скрыться? А коли так, не значит ли это, что она — виновата? И как еще можно классифицировать эти ее действия, как не попытку скрыться от правосудия?

И уже настоящим доказательством причастности Нины Печорской к гибели мужа является тот факт, что во время допроса ее капитаном Ереминым она назвалась чужим именем. Следует вполне закономерный вопрос: почему она хотела скрыть свое подлинное имя? Не потому ли, что она причастна к убийству мужа и старательно пыталась скрыть это? Это большая удача, что во время ее допроса Ереминым в комнату вошел участковый, который знал ее как Нину Печорскую.

Надо бы поскорее выяснить, а была ли она тридцать первого января у своей подруги, чьим именем назвалась? Если и здесь Печорская соврала, то ей уже будет никуда не деться. Мышеловка захлопнется, и обратного хода уже не будет. Печорской придется признаться в содеянном злодеянии. А уж он, старший следователь прокуратуры Республики советник юстиции Валдис Гриндель, позаботится о том, чтобы такое признание состоялось…

Когда Нину Печорскую привели в кабинет Гринделя, тот какое-то время с интересом ее рассматривал, не задавая никаких вопросов. Наверное, это должно было ее обеспокоить и озадачить (на что, наверное, и рассчитывал Валдис Давидович), как и то, что он не предложил ей присесть. Молчание длилось с минуту, не меньше, после чего Гриндель все же предложил Нине присесть. Женщина неловко села на краешек стула, готовая в любую минуту вскочить, поскольку нервничала и была напряжена, словно сжатая пружина, готовая распрямиться при малейшем прикосновении к ней.

После формальных вопросов вроде фамилии, имени, отчества, места проживания и семейного положения (отвечая на последний вопрос, Нина Александровна замешкалась и какое-то время подбирала правильный ответ) Гриндель вдруг задал следующий вопрос:

— Все, чем владел ваш покойный муж, достанется вам одной? Ведь больше никаких наследников у него не имеется?

Очевидно, этот вопрос должен был ошеломить допрашиваемую, что, собственно, и случилось.

— Я… я… не знаю… — последовал ответ явно растерявшейся женщины. — Я даже не думала об этом.

— Довожу до вашего сведения, — свел брови к переносице Валдис Давидович, — что вы теперь не подозреваемая, а обвиняемая.

— И в чем же меня обвиняют? — вскинула голову Нина, кажется, пришедшая в себя после вопроса о наследстве.

— В убийстве или пособничестве в убийстве вашего супруга, — жестко ответил Гриндель и, криво усмехнувшись, добавил: — Это — смотря, что вы нам соизволите рассказать…

— Я ни в чем не виновата, — твердо заявила Печорская, приняв наконец удобное для себя положение на стуле. — И к убийству мужа не имею ни малейшего отношения.

— Вот как? Очень неожиданно, — сухо произнес старший следователь прокуратуры. — А я надеюсь доказать обратное. И смею вас заверить, — заглянул в глаза женщины Валдис Давидович, — у меня это получится.

Гриндель немного подождал, что в ответ скажет Печорская. Но ожидаемого ответа не последовало. В ее лице не было даже намека на раскаяние, что, по мнению старшего следователя прокуратуры, говорило о неискренности обвиняемой и ее несомненной виновности.

— Вы говорите, что невиновны. Сможете это доказать? — не сводя взора с Печорской, поинтересовался Валдис Давидович.

— А я ничего не обязана доказывать, — выдержала взгляд следователя Нина. — Это целиком и полностью ваша прерогатива…

«Кажется, с этой мадам мне будет непросто», — подумал Гриндель, что его ничуть не смутило. Ведь победа сладка тогда, когда противник не поднял вверх руки после первого же штурма, а отчаянно и до последнего сопротивлялся. И Валдис Давидович продолжил допрос по плану, уже построенному в его голове.

— Итак: по показаниям свидетелей, в последнее время в вашей семье наблюдались ссоры и скандалы. Вы плохо жили с вашим мужем и считали, что если бы он неожиданно умер, вы бы вздохнули с огромным облегчением, — взял на себя смелость следователь домысливать за допрашиваемую. После чего уже иным тоном добавил: — Поскольку жить с нелюбимым человеком — сущая каторга…

Сказав это, Гриндель вздохнул. Похоже, что последняя его фраза была им лично выстрадана и, произнеся ее, он знал, о чем говорит.

— Если муж с женой, случается, ссорятся — это еще не значит, что они ненавистны друг другу, — воспользовалась короткой паузой в словах следователя Нина, чтобы ему возразить. — И уж тем более не собираются убивать.

— Это смотря как ссориться, — изрек тоном знатока семейных взаимоотношений Валдис Давидович. — В своей следственной практике мне приходилось наблюдать весьма печальные последствия ссор. И потом, скандалы отнюдь не укрепляют ни семью, ни взаимоотношения супругов друг с другом. Сначала они их подтачивают, а потом и разрушают, — промолвил Гриндель таким тоном, что спорить с ним было бесполезно. — Вот потому разлад в ваших отношениях привел к тому, что ваш супруг стал вам в тягость. Вы решили от него избавиться… Любым путем! То есть лучшим выходом из положения для вас была смерть Модеста Печорского. Ну а что: все, что ему принадлежало, достанется по закону исключительно вам, после чего вы станете свободны, будете иметь приличный достаток, каковой сможете приумножить, продав предприятия мужа. После чего вам никто не помешает построить отношения с новым мужчиной, молодым, привлекательным, который придется вам по нраву. А может, таковой у вас уже имеется, и между вами и им стоял лишь ваш супруг, которого следовало устранить, как препятствие к своему счастью. И сделать это надо более или менее грамотно. Скажем, сымитировав его самоубийство. Что, разве не так? — снова уперся строгим взглядом следователь Гриндель в лицо Нины, надеясь увидеть в нем признаки подтверждения своих слов.

Молодая женщина, отвернувшись, промолчала. Было видно, что она собиралась что-то ответить, но в последнюю секунду передумала.

— В общем, причина преступления мне более или менее понятна, — деловито заключил Валдис Давидович. — Теперь перейдем к исполнению вашего замысла? — тоном доброжелательного дядюшки, собирающегося слегка пожурить любимую племянницу за провинности, произнес Гриндель. — Итак, в тот злополучный день вы вышли из дома, по вашим показаниям, около часа дня. Но как вы выходили из дома, вас никто не видел…

Старший следователь прокуратуры замолчал и выжидающе посмотрел на Нину.

— Может, кто-то и обратил на это внимание, но я не знаю, — ответила женщина. — Мне никто не