— Конечно, откуда же им взяться? Они же все повымерли! И до одиннадцати вечера вы пробыли у своей подруги Веры Кругловой. Я ничего не путаю? — спросил Гриндель.

— Так, только не до одиннадцати, а где-то до без двадцати одиннадцать, — поправила следователя Печорская.

— И когда вы возвращались домой, вас снова никто не видел, — вернулся к тону доброжелательного дядюшки Валдис Давидович.

— Не видел, — повторила допрашиваемая.

— А подруга ваша, Вера Круглова, сможет подтвердить, что вы находились у нее дома с часу дня почти до одиннадцати вечера? — поинтересовался Гриндель, внимательно наблюдая за реакцией молодой женщины, и заметил, что после последней его фразы она то ли насторожилась, то ли испугалась.

— Думаю, да, — как-то неопределенно ответила Нина.

«Надо как можно скорее допросить эту Веру Круглову», — подумал Валдис Давидович.

— Назовите адрес, где проживает Круглова, — перелистнул исписанную страницу Гриндель.

Печорская назвала адрес.

Выслушав ответ, старший следователь записал его на чистом листке, дважды подчеркнув написанное, а потом принялся перелистывать бумаги дела. Еще через минуту он отодвинул папку и откинулся на спинку стула.

— Еще одним доказательством, уличающим вас в причастности к убийству вашего мужа, является то, как вы повели себя после преступления, — кольнул взглядом допрашиваемую Гриндель. — Как только вы убедились, что самоубийство вашего мужа поставлено под сомнение, и прибывшие на место преступления милиционеры предположили, и небезосновательно, что совершено убийство, вы предприняли попытку скрыться и были задержаны конным милицейским патрулем уже на приличном расстоянии от вашего дома. Вы отказались назваться патрульным милиционерам, а в городском отделении при официальном допросе вы наврали оперуполномоченному Еремину, что вас зовут Вера Круглова, и сообщили ему ложный адрес вашего проживания. Как вы можете все это объяснить?

— Я была подавлена свалившимся на меня горем и не отдавала отчета своим действиям, — не нашлась более ничего ответить Нина. — Я просто не могла находиться дома, где мой муж… — женщина на несколько мгновений задумалась, подбирая правильные слова, — где все это произошло, и практически ничего не соображала.

— А вот у меня на этот счет прямо противоположное мнение… Я полагаю, что вами была предпринята попытка скрыться от советского правосудия, — изрек непререкаемым тоном Валдис Давидович, и взгляд его сделался строгим. — Если бы вас не задержал конный милицейский патруль, у вас бы все получилось. И ищи потом вас, свищи… Так поступают только люди, у которых явно нечиста совесть, — заключил тем же назидательным тоном следователь. — Само преступление было совершено вами довольно грамотно, я бы даже сказал, изящно. Если такое слово применимо к злодеянию… Но ваше поведение после совершения убийства собственного мужа абсолютно не продумано. Отсюда столько ошибок, совершенных вами. И именно поэтому вы здесь…

— Я ни в чем не виновата, — снова заявила молодая женщина и посмотрела прямо в глаза Гринделю. Но понимания в них она не встретила. Напротив, сузившиеся зрачки следователя несли колодезный холод и недоверие. Очевидно, для него все было ясно, и состоявшийся допрос был нужен ему лишь для подтверждения собственной версии: Нина Александровна Печорская виновна в убийстве мужа. Другие варианты просто не рассматривались.

— Факты говорят противоположное, и с этим уже ничего поделать нельзя, — произнес Гриндель и пододвинул к Нине протокол допроса: — Прочитайте и подпишите, где стоит галочка.

Нина подписала в указанном месте и отодвинула протокол.

— Мы еще с вами поговорим, — заверил Печорскую Валдис Давидович. — А вы пока подумайте. Вам лучше во всем сознаться. Чистосердечно раскаяться в содеянном, что, я полагаю, будет учтено судом и смягчит ваше наказание.

Когда Печорскую увели, Гриндель снова откинулся на спинку стула. В том, что она виновна, Валдис Давидович не сомневался, поскольку все действия подозреваемой указывали именно на это. Оставалось заполучить признание — и можно будет считать дело завершенным. Возможно, что убивала не она сама, а ее сообщник. Например, любовник, который при столь значимой разнице в возрасте с мужем у Печорской непременно должен был иметься. Может статься, она убивала вместе с любовником. Это в том случае, если ее алиби не подтвердится… Но это уже детали, которые будут уточняться в ходе уголовного расследования.

Глава 7. Сомнения и догадки майора Щелкунова

Удивительная вещь: чем больше Щелкунов погружался в дело о нападении на дом Богданова и убийстве его детей в Ягодной слободе, тем больше у него появлялось сомнений в правдивости показаний потерпевшего.

Зачем понадобилось преступникам наносить ножевые ранения уже давно мертвой девочке? Больше смахивает на какой-то культовый ритуал.

Зачем преступники протерли рукоять ножа, которым были нанесены раны старшей дочери Федора Богданова Варваре и самому Федору? Они что, не могли положить нож в карман, откуда его перед этим достали? С какой стати они оставили на месте преступления нож — вещественное доказательство и главную улику, — пытаясь уничтожить на нем отпечатки пальцев, а не просто унесли его с собой?

А может, это вовсе не преступники протерли рукоять ножа, пытаясь стереть отпечатки пальцев? Но тогда возникает вопрос: кто это сделал? От пришедшего предположения по коже майора Щелкунова пробежал холодок… Совершить убийства мог лишь один человек: сам Федор Богданов.

Тогда, выходит, никакого нападения на дом Богданова не было? И это сам Федор убил своих родных детей, как бы это дико ни звучало. Но зачем ему это было нужно? Все годы войны мужчина один тянул их на себе, отдавая последнее, недоедал, лишь бы девочки выжили. А тут вдруг взял — и убил? Дикость! Что такого произошло, чтобы совершить то, что он сделал? Кончился запас сил и терпения? Надорвался и попросту порвались жилы? Вероятнее всего, тронулся умом… Другого объяснения нет. Разве подобного не может случиться от столь длительного напряжения сил и всех человеческих возможностей? Очень даже может, и похожие случаи, как это ни прискорбно, встречаются. Правда, без таких ужасных последствий, как убийство собственных детей…

Если это так, то нанесение ножевых ранений уже мертвой дочери вполне можно объяснить. Федор пришел в себя, испугался того, что совершил, и, стараясь как-то замести следы и свалить преступление на несуществующих налетчиков, инсценировал нападение бандитов с ножом на старшую дочь. Будто бы бандитов было минимум двое: один бил по голове чем-то тяжелым, а другой наносил удары ножом. Так якобы произошло и с ним, Федором: один орудовал ножом, другой тяжелым предметом ударил его по голове. Только Богданов не учел, что удары ножом Варваре были нанесены много позже ее смерти. И в выяснении этого факта никаких затруднений у экспертов не имелось. Впрочем, сам Федор мог этого и не знать. Ведь