Нужно что-то предпринимать, вне всякого сомнения. Может, есть резон покопаться в свободное от службы время в прошлом этого Модеста Печорского? Взять в помощники Валентина Рожнова. Этот опер умеет молчать…

* * *

Поход по соседям Федора Богданова принес кое-какие положительные результаты. Вездесущая Дарья Куманец сообщила Зинаиде Кац, что с женою Федор жил отнюдь не душа в душу. Случалось, лаялись так, что полслободы слышали, как он ее поносил.

— Может, она и в могилу сошла раньше времени из-за Федора, — заговорщицки поведала младшему лейтенанту всезнающая Дарья Куманец. — Уж как-то больно быстро она истаяла… И еще скажу тебе по секрету, — понизила голос до шепота Куманец, — когда она помирала, то сказала Федору, чтоб детей не трогал. Мол, «заклинаю тебя: детей не трогай»…

— Что значит — не трогай? — слушая доклад Зинаиды, поинтересовался Виталий Викторович.

— Вот и я такой вопрос ей задала, — ответила Кац.

— И что на это сказала Куманец? — посуровев, спросил Щелкунов.

— «Не знаю, — говорит… Может, чтобы он их не поколачивал». Я ее тогда спросила, как он к детям своим относился… Говорит — хорошо, мол. Любил их и бить — не бил. А еще Куманец сказала, что женщина у него завелась, у Федора этого. Сошелся он с нею где-то через пару месяцев после смерти жены. Зовут ее Марфа. На улице Поперечной проживает…

— Надо бы к ней заглянуть, — деловито изрек Щелкунов, посмотрев на младшего лейтенанта начальническим взором.

— Так уже заглянула, — улыбнулась Зинаида, хитро покосившись на своего начальника. Или он думает, что кроме него никто соображать не может? Так это он зря…

— И что она сказала? — глянул на Кац майор.

— Поначалу ничего не хотела говорить. Все отнекивалась. А потом — рассказала… — Младший лейтенант немного помолчала, то ли испытывая терпение начальника отдела, то ли готовясь наиболее эффектно подать заготовленную для Щелкунова информацию (скорее, последнее). — Замуж он ее не единожды звал.

— Вот даже как… — удивленно протянул Виталий Викторович. Не любивший театральных пауз у своих подчиненных, Щелкунов тем не менее прощал Зинаиде драматические эффекты. — И что же она?

— Отказала она ему. Сказала, что приданое у него слишком большое.

— Это она его детей имела в виду? — сообразил майор.

— Да, — ответила Зинаида. Еще ей очень хотелось ввернуть фразу: «А как это вы догадались?» Однако благоразумие взяло вверх: не самое разумное решение иронизировать над начальником. Конечно, он многое ей прощает, но всякому терпению приходит конец.

— То есть получается, дети мешали Федору жениться на Марфе, — несколько обескураженно произнес Виталий Викторович.

— Выходит, что так, — соглашаясь, кивнула Кац.

— Но ведь это совсем не повод их убивать, — недоуменно промолвил Щелкунов. — Всю войну их тянул, а тут из-за какой-то бабы… — Виталий Викторович не договорил, покосившись на Зинаиду, и, спохватившись, что младший лейтенант Кац тоже ведь баба, виновато добавил: — Прошу прощения.

— Увы, в жизни ведь всякое случается. Если к тому же у этого Богданова еще и ум за разум зашел, — резонно заметила Зинаида.

— Вполне допускаю, — согласился Виталий Викторович.

— Я еще побеседовала с тремя жительницами Ягодной слободы. И все они единодушно показали, что Федор Богданов после смерти жены один тянул своих детей и уж точно не бил их. Одна из них Наталья Каменова, близкая подруга его жены, так и сказала, что не сладко Федору пришлось, когда он овдовел, но детей не трогал. Жена его еще до войны преставилась. Четыре девки остались у него, одна другой меньше. Особенно трудно ему пришлось в голодные сорок четвертый и сорок шестой, когда вся слобода лебеду с голодухи ела и картофельные очистки варила. Зимой им пальтишко перешивал, чтобы теплее было, а еще и поругает, что с открытым горлом ходят.

Доложив, Зинаида некоторое время смотрела на майора, ожидая от него дополнительного вопроса. Виталий Викторович выглядел сумрачным, и трудно было понять, что у него на сердце.

— Иди, Зина, хорошо поработала, — наконец произнес он.

— Товарищ майор, я вам хотела сказать… Тогда, когда мы с вами…

— Не нужно ничего говорить, — неожиданно перебил Щелкунов. — Ты права, ни к чему нам все эти сложности.

Несколько секунд Зинаида стояла в кабинете, словно ожидая продолжения речи майора, а потом проговорила:

— Но я ведь не то хотела сказать.

Резко развернувшись, она вышла за дверь.

Оставшись в одиночестве, Виталий Викторович вытащил из ящика стола пачку папирос. Вытащив папиросу, он несколько секунд разминал пальцами слежавшийся табак, а потом с силой сжал в ладони папиросную гильзу. «Как-то все не так оно получается… А вот нервишки следовало бы поберечь». Майор аккуратно собрал в ладонь табак, просыпавшийся на стол, и выбросил его в корзину для бумаг.

* * *

Интересную информацию принес после своих посещений жителей Ягодной слободы Валентин Рожнов. Он имел весьма пространный разговор с одним из самых главных свидетелей по делу Федора Богданова Егором Никитичем Феклушиным. Тот многое рассказал о своем соседе: как у него помирала жена, как он один поднимал в годы войны детей, как за день перед убийством детей у него померла собака.

— За день? — переспросил Рожнов.

— Ну да, — ответил Феклушин. — Утром двадцать первого декабря Найда померла, он ее и закопал. Горевал очень, прямо как по человеку.

— А с чего она померла? — поинтересовался так, на всякий случай, Валентин Рожнов.

— Верно, с голоду, — пожал плечами Егор Никитич. — А с чего бы еще? Вроде бы не старая еще была. Им, стало быть, самим жрать нечего, а тут еще собака…

— А где закопал-то он ее? — задал новый вопрос Рожнов.

— На пустыре за Малой Крыловкой. Сам-то я не видел. А вот Васька Голощекин видел. Он и рассказал мне, где Федор Найду свою схоронил, — пояснил Феклушин. — Горевал очень.

Решив до конца отработать информацию, связанную со смертью собаки, Валентин, узнав, где проживает Василий Голощекин, отправился к нему. И не потому, что привычка доводить начатое дело до конца является хорошей манерой, а для оперативных работников еще и очень полезной. А потому, что информация, на первый взгляд не имеющая ничего общего с ведением следственных действий, может стать весьма полезной при появлении новых версий по делу.

Василий Голощекин, ничуть не удивившись просьбе Рожнова (даже как будто бы ждал такого вопроса), указал ему место, где закопал свою собаку Федор Богданов. Рожнов принял это место себе на заметку и обо всем доложил майору Щелкунову.

Виталий Викторович, внимательно отнесшийся к ситуации с богдановской собакой, заметил:

— Надо бы собачку откопать.

— Если нужно, так откопаем, — ответил Рожнов вполне бодро, после чего спросил: — А зачем, товарищ