С утра стало известно, что ключник Пимен расхитил святительскую казну и много денег роздал на подкуп худых вечников. Прихожане и сторонники Феофила собрались возле кельи Пимена, расположенной в детинце на дворе архиепископском, вытащили его оттуда и крепко «поучили» — таскали в одной лишь чёрной рясе с непокрытой головой по снегу, секли кнутом, тыкали носом в сугробы, наметённые после расчистки дорожек, припоминали ему и жадность, и самоуправство, и измену старине. Приехавший как раз вовремя на Пименово счастье архиепископ Феофил, утверждённый и посвящённый на владычий престол в Москве, насилу отбил ключника у толпы, но, разобравшись в чём дело, передал его на законный суд правительству города.

Не менее важной новостью стало и само появление владыки — в полном здравии и довольствии, хорошо принятого и обласканного великим князем Московским и митрополитом Филиппом. С Феофилом и тот, и другой передали послания новгородцам с требованием жить по старине, не отступать от православия и государя Московского.

Но сильнее всего будоражил умы спор о новгородской вольнице: как жить дальше, кому подчиняться, кем управляться? Марфины сторонники потрудились минувшие вечер и ночь на совесть — то там, то тут шустрые мужички что есть силы орали: «Не хотим называться отчиною великого князя, мы люди вольные!», «Не хотим терпеть обиды от Москвы, хватит, натерпелись!», «Хотим за короля Казимира!», «Иоанн нас к миру призывает, а сам псковичей на нас поднимает!» С такими криками и шли они к Ярославову двору, куда призывал их на вече громкий колокольный звон.

Здесь споры разгорелись с новой страстью. Ибо сюда же собрались и люди, не замешанные в Марфины планы, привыкшие жить по правилам старины и по традициям. Они, конечно, отстаивали своё мнение: «Хотим оставаться с Москвой!», «Не хотим изменять вере своей. Господь того не простит! Быть беде!» Дошли до того, что начали кидаться друг на друга с кулаками. Бранились весь день, да так ничего и не решили.

На следующее утро после службы в Святой Софии и других храмах вече продолжилось. Тут Марфе пришлось не пожалеть и собственных денег. Снова спорили, снова ругались. В конце концов «перекричала» сторона литовская. Свершилось то, к чему так давно, столетиями стремились литовские завоеватели: без огня и дыма, без особых усилий Новгород добровольно решил им отдаться. Земля, которая всегда составляла часть Северо-Восточной Руси и подчинялась уже два века московским государям, задумала изменить свой статус.

Марфа и её сторонники сочинили послание, и многолюдное пышное посольство с богатыми дарами и предложением, чтобы король Польский и великий князь Литовский и Русский Казимир стал главой Новгородской державы, отправилось в Литву. Грамоту с предложением о сотрудничестве подписали новгородские посадники, тысяцкие, представители бояр, житьих людей, то есть простых жителей, и купцов. Уговорили поставить подпись и Феофила. Тут весьма постаралась сама Марфа, использовав всё своё обаяние и красноречие. Новому архиепископу пообещали, что его участие в заговоре останется тайной. О его подписи будут знать лишь несколько человек. Во главе делегации отправились посадники Афанасий Евстафьевич да Марфин сын Дмитрий Исакович Борецкий.

Как и ожидалось, довольный Казимир согласился на все условия новгородцев. Подписали своеобразный договор. Новгородцы обязались платить королю дань, принять его тиунов — чиновников для контроля за налогами, и судей, выделить десять соляных варниц в Русе. Казимир обещал им за то дать скорую ратную помощь, если государь Московский пойдёт войной на Великий Новгород, посадника назначать только православной греческой веры, не покупать в новгородских землях ни сел, ни рабов, не строить римских церквей, не трогать Немецкий двор. Феофил согласился поставить свою подпись лишь при условии, что король не станет касаться новгородской православной веры — владыка будет поставляться там, где горожане захотят сами, — в Москве либо в Киеве. Разумеется, король согласился и на это. Много раз повторилось в грамоте выражение «вольные люди», коим прежде в договорах с Москвой новгородцы себя не чествовали.

Марфа и литовская сторона торжествовали. Правда, московских посадников с Городища не прогнали, бесчестья им не творили, и те продолжали жить, как прежде, передавая сообщения о всём происходящем своему государю. Это, казалось, успокаивало граждан, давало надежду, что великий князь Московский оставит всё как есть. Осторожные люди, однако, не уставали напоминать, что не так глуп Иоанн, чтобы отказаться от богатых новгородских доходов в пользу враждебной Литвы. И оказались правы.

Вскоре владыка Феофил и правительство города получили очередные грамоты из Москвы. Иоанново послание привёз хорошо знакомый новгородцам посол Товарков. Степенный посадник Василий Максимович Ананьин читал его на Совете правителей в своём посадском приказе в детинце. Послание было небольшим, слушали его молчаливо, без обычных прежде залихватских комментариев не только потому, что понимали серьёзность предупреждения, но и потому, что собрались на совет люди в основном солидные: посадники, тысяцкие, бояре и лишь несколько представителей от всех пяти концов города. Моложе посадника — Марфиного Дмитрия, пожалуй, никого не было.

— «Люди новгородские! — читал хитроглазый Ананьин. — Рюрик, Святой Владимир и Великий Всеволод Юрьевич, мои предки, повелевали вами; я унаследовал сие право: жалую вас, храню, но могу и казнить за дерзкое ослушание. Когда вы были подданными Литвы? Ныне же раболепствуете иноверным, преступая священные обеты. Я ничем не отяготил вас и требовал единственно древней законной дани. Вы изменили мне: казнь Божия над вами! Но ещё медлю, не любя кровопролития, и готов миловать, если с раскаянием возвратитесь под сень Отечества».

Больше всего настораживала краткость обычно многословного и велеречивого Иоанна — ещё и потому новгородцы не сразу отреагировали на закончившееся чтение, словно ожидая продолжения.

— Что делать будем? — обратился степенный посадник к коллегам.

— Чего теперь говорить, дело сделано, — заметил Афанасий Евстафьевич, ездивший к Казимиру подписывать договор. — Заново решённое решить — лишь людей насмешить!

— Не думали, что дело так обернётся, — рассудил осторожный боярин Никита Ларионов, бывший недавно послом в Москве и довольный приёмом Иоанна. — Оно понятно: мы все рассчитывали, что Иоанн не дерзнёт Русь на Новгород поднимать — всё ж таки один народ, одна кровь. У нас ведь по большому счёту после Шемяки, почитай, больше двадцати лет не было кровопролития меж князей русских.

— Так мы ж теперь в литовцы подались! — сострил Дмитрий Борецкий. — Чего теперь за родство кровей прятаться. И не впервой нам тумаки от Москвы получать — прежде думать надо было!