сглотнув. — Я хочу открыть свое сердце, Саманта. Правда хочу. — Он вздохнул еще раз, отрывая свой взгляд от меня и проводя рукой через свои густые, темные волосы. — Надеюсь, ты поверишь мне, когда я это скажу. Но я знаю, что должен сопротивляться открытию своего сердца. Мне просто необходимо. — Он резко встал, снова проводя рукой по волосам. — Я думаю, что сейчас, вероятно, пожелаю спокойной ночи, надеясь, что ты понимаешь, что, несмотря на все, что сказал, я все еще привержен деловым отношениям с тобой для нашей взаимной выгоды. С этой целью, возможно, ты поужинаешь со мной снова завтра вечером.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив меня одну за длинным, отполированным обеденным столом. Одинокую и полностью разочарованную, и расстроенную. Вид его твердой спины, когда он уходил, был почти больше, чем я могла принять. Как только он исчез из поля зрения, я повернулась к столу и осушила остатки вина, думая, что еще один ужин с ним, не зная, будем ли мы снова спать вместе, будет похож на пытку.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Прошла целая неделя, а потом две. Мы с Ридом больше не спали вместе, и на самом деле, он так много патрулировал, что помимо нескольких неловких ужинов, мы почти не видели друг друга и не разговаривали. Я много помогала Полли в кафе, несколько раз присматривала за детьми, и у меня было несколько приятных визитов к Мэри. Я также совершала долгие походы по лесам вокруг Сомерсета, всегда помня, слушать вой сирен, что указывали на порожденных в районе. Иногда я гуляла одна, а иногда с Полли или другими новыми друзьями, которых завела. Я никогда не гуляла с Ридом, хотя мне бы этого хотелось. Мне бы хотелось провести с ним хоть какое-то время. Я поняла, что он был человеком, в которого я могла бы влюбиться, и, возможно, даже очень легко.

Я также поняла, что хочу любви так же сильно, как Рид говорил, что не хочет ее. Я также хотела снова переспать с ним, до такой степени, что мне снились ночные сны о нем, настолько эротические, что часто просыпалась вся в поту и промокшая от влаги в местах, отличных от моей кожи. Каждый раз я боролась с желанием ударить подушку, зная, что Рид рядом с моей комнатой.

Время от времени Мэри, по-видимому, пыталась подбодрить меня насчет Рида, говоря просто дать время.

— Он придет в себя. И я знаю это, потому что знаю его как сына.

Я совершенно не была уверена.

— Он почти не разговаривал со мной последние пару недель.

Раскатывая тесто для печенья, Мэри посмотрела на меня с улыбкой.

— Просто дай ему время. Невозможно сказать, когда он может прийти в себя, но я не сомневаюсь, что он придет. Я думаю, что в глубине души, он хочет любви в своей жизни так же сильно, как и ты. И он не сможет бороться вечно… хотя я уверена, что он может попробовать. Так что просто сядь поудобнее. Просто сядь и дай печенью подняться в духовке. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?

Я не была полностью уверена, хотя все равно кивнула. Я была уверена только в одной вещи, что Рид и я должны начать спать вместе в ближайшее время для того, чтобы я забеременела. Я очень сомневалась, что забеременела в первый и единственный раз, когда мы переспали, и боялась, что, если мы будем ждать намного дольше, чтобы сделать это снова может быть слишком поздно, чтобы спасти жизнь моей мамы. Самое смешное, что я знала, что Рид так же стремился, как и я, забеременеть, чтобы ребенок, которого мы произвели, мог укрепить перевертышей. Но даже в таком случае, у меня было чувство, что он избегает секса со мной, потому что боялся, что один только акт заставит его почувствовать себя ближе ко мне, чем он хотел.

Как и Мэри, Полли тоже думала, что Рид придет в себя со временем. Я не была точно уверена, что думаю. С одной стороны, я была склонна согласиться с Мэри и Полли. Но, с другой стороны, с каждым днем, прошедшим без какого-либо физического контакта между мной и Ридом, все начинало казаться безнадежным делом. В конце концов, хотя, это действительно не имело значения, что я думала, потому что он, казалось, полностью привержен не спать со мной или проводить много времени вообще. Наши несколько немногочисленных ужинов, которые мы начали проводить на обычной кухне вместо формальной столовой, стали более неудобными и напряженными, чем даже я представляла, что это возможно. Глядя на еду, мы почти не разговаривали, возможно, потому что оба не хотели смотреть друг на друга дольше, чем долю секунды. Мы даже в основном перестали делать вежливые комментарии о еде, за исключением одного из нас, говорящего что-то, возможно, каждый третий вечер, что мы обедали вместе.

Я была тем, кто предложил, чтобы мы начали есть на маленьком круглом столе в обычной кухне вместо столовой, и я сделала это предложение, потому что, видеть Рида в брюках и рубашке с воротником каждую ночь начало почти физически причинять мне боль. То, как его скроенные рубашки подчеркивали широту его сильных плеч, и то, как он всегда оставлял пуговицу воротничка или две расстегнутыми, открывая мучительный проблеск его мускулистой груди, заставляло меня напрягать каждую унцию моей воли, чтобы не смотреть. Я думала, что видеть его в джинсах, футболке и сапогах, которые он носил, когда выходил, чтобы вести своих людей в патруль в форме медведя каждый день, мне было бы легче, и также подумала, что он мог бы оценить, что ему не нужно видеть меня в облегающем платье с декольте каждую ночь. Тем не менее, я была неправа, в том, что мне легче видеть его в джинсах и футболке, так или иначе. В них он выглядел прочным и чертовски сексуальным в потрепанных джинсах, которые висели низко на его тонких бедрах, и футболках, которые мягко обнимали контуры его жесткой груди и прорисовывали пресс, я быстро поняла, что сделала серьезную ошибку в суждении. Правда заключалась в том, что видеть его в любой форме одежды было пыткой для меня, поэтому мы, возможно, также застряли в столовой и вечерней одежде.

Однажды ночью, примерно через две недели после того, как прибыла в Сомерсет, я начала видеть признаки того, что разочарование и беспокойство явно сказываются на Риде. Темные круги создавали тени под