Шрифт:
Закладка:
— Таким образом, — тотчас делает вывод Кларье, — капельница может стать опасным оружием! Вот чего никогда не знал, так не знал. Я всегда смотрел на нее как на инструмент оказания первой помощи. Чуть ли не каждый день видишь на экранах телевидения раненых, умирающих, которых куда-то поспешно везут, и почти обязательно рядом бежит санитар, держа в руке бутылку с раствором. Я полагаю, все санитары в курсе того, что капельница может являться не только средством спасения, но и орудием смерти?
— Разумеется.
— Так что Валери после вашего ухода теоретически было достаточно лишь открыть пошире кранчик, чтобы Антуан в одночасье отдал Богу душу?
— Да.
— Но подождите, Валери дипломированная санитарка, со стажем и тому подобное! Так что одно из двух… Да, извините меня, я люблю при рассуждениях идти напролом, даже если это и нарушает устоявшиеся суждения… Значит, либо Валери схитрила, так как понимала, что если вторая сиделка обнаружит, что Антуан мертв, то уже именно ее, госпожу Ловьо, обвинят в халатности, поскольку та якобы не заметила, что капельница не работает. Пока вы согласны?
— Да.
— Хорошо. Тогда я продолжаю: либо Валери предупредила госпожу Ловьо. Несколько смущенных слов, чтобы поставить ту в известность. Антуан, мол, только что умер, но если сообщить о случившимся доктору Аргу, а ты знаешь, какой он придира, поднимется жуткий скандал. Вот если бы потянуть время! Наверно, нет нужды продолжать. Но тут она совершила ошибку. Через шесть часов Вероник заметила, что тело холодное. Об этом обстоятельстве Валери должна была сразу подумать и догадаться, что смерть Антуана автоматически отнесут к началу ее дежурства. А поскольку ни одна из трех других опытных сиделок тревоги не подняла, значит, получается, что Валери все-таки сообщила им о случившемся.
— Все ясно! — нетерпеливо перебивает его Аргу, уж слишком медленно, на его взгляд, развивался ход мысли полицейского. — Я понял вашу версию, короче говоря, вы снова возвращаетесь к идее заговора?
— И да и нет. Заговор, который тотчас раскрывают, согласитесь, никудышный заговор. А в нашем случае достаточно немного поразмышлять, и быстро раскрутится весь клубок. Но возможен и другой вид заговора! При котором его участникам в принципе наплевать, раскроют его или нет. В любом случае их прикроют, защитят, а может, даже и наградят… Вернемся к Валери. Она сообщила о случившемся трем остальным сиделкам, так как вполне была вправе думать, что умерший Антуан после смерти не наделает много шума. Ни тебе полицейского расследования, ни даже никакого вскрытия. А если и дойдет дело до одного и другого, то Валери заранее приняла на всякий случай меры предосторожности. Ее коллеги наберут в рот воды. Вся операция была осуществлена — вот пока не знаю кем — человеком, сумевшим почти все предусмотреть. Итак, рассуждения убийцы были таковы: во-первых, Антуан должен умереть. Во-вторых, капельница самое подходящее орудие убийства. В-третьих, операцию возглавит Валери. Она и сообщит о смерти Антуана всем остальным. В-четвертых, если паче чаяния произойдет невозможное и кто-то заподозрит неладное, ответ готов: каждая из сиделок уступила порыву жалости. И ни каких тебе последствий! Жалость — идеальное извинение, особенно в таком заведении, как ваше. Убедительно звучит?
Доктор Аргу долго взвешивает все за и против, при этом он то задумчиво почесывает затылок, то теребит себя за щеку… Кларье вынужден его немного поторопить:
— Послушайте. Нет ничего более простого, чем доказать мою правоту. Давайте вызовем всех четырех сиделок, и вы сами во всем убедитесь.
Комиссар берет телефонную трубку, звонит главной медсестре и требовательным тоном говорит:
— Пришлите срочно четырех сиделок, что дежурили в ночь смерти Антуана. Их вызывает доктор Аргу. Спасибо.
Аргу, кажется, уже устал.
— Я должен вам признаться, — говорит он, — что мне уже стало не по себе от всех этих треволнений. Я ведь как-никак врач, исследователь. А вовсе не детектив! Мне очень трудно поспевать за вашими рассуждениями. А теперь вы вообще представили смерть Антуана в качестве заказного преступления. Бедный мой старик! Он ведь был один как перст! Никого не оставил после себя! Но мне его будет чертовски не хватать! Если ваши рассуждения верны, то придется признать, что удар убийцы был направлен в первую очередь против меня.
— А вы не могли бы уточнить, — тотчас заинтересовался Кларье, — кому могут помешать ваши опыты?
— О, только не здесь. А вот в Англии, в Соединенных Штатах, одним словом, везде, где работают над проблемой избавления человечества от боли, у меня найдутся завистники, а значит, и недоброжелатели. Я обладаю ключом к созданию нового болеутоляющего средства, несравненно более действенного, нежели все, что было изобретено до сих пор. Я как раз и проводил соответствующие эксперименты над Антуаном.
Доктор Аргу оживляется и молодеет на глазах, возбуждение ученого-исследователя как бы приоткрывает завесу над его прежним лицом. Красивое лицо, с печатью уверенности, что на этот раз истина уже не ускользнет.
— Так все глупо закончилось! — говорит Аргу. — Только не подумайте, что речь идет о какой-нибудь волшебной формуле, напоминающей целебные составы в детских сказках… Нет. От меня требовалось найти ту молекулу, одно присутствие которой в самом банальном составе придает ему совершенно новые свойства. Эту молекулу-катализатор я нашел, представляете! И должен честно сказать, это удивительно многообещающее направление! Очень скоро мое открытие отразится на фармацевтической промышленности!
В это мгновение в дверь постучали, и в комнату вошли четыре сиделки, явно недовольные тем, что их снова побеспокоили.
Первой начинает протестовать Валери:
— Может быть, вы объясните мне, по какому праву нам запрещено покидать клинику? Я…
— Хорошо, я вам сейчас все объясню, — миролюбиво успокаивает ее Кларье. — Вот вы жалуетесь, что вас не отпускают, а вы мне опять понадобились. Но я вас ненадолго задержу. Итак, приступим. Начнем с вас, Вероник… не волнуйтесь и честно ответьте. Но прежде я должен предупредить вас, что нам хорошо известны все ваши манипуляции с бутылками. Итак, почему вы скрыли, что Антуан умер задолго до вашего прихода?
Девушка, видимо, уже заранее обдумала, что ей следует говорить, ибо отвечает сразу, без колебаний:
— Из жалости. И никто не может…