Моник, — заявляет Кларье сиделкам. — С ней мне надо еще поговорить. Итак, когда дежурила Вероник, к ней заходил ночной сторож. Вы сказали, что ему нравятся молоденькие и что он крутился вокруг новенькой сиделки. А вокруг вас?

— Случалось. Он частенько так подгадывает свой обход, чтобы пройти мимо нашей комнаты в тот самый момент, когда я одеваюсь, а Вероник раздевается. А поскольку у нас в клинике достаточно жарко, то под блузкой порой ничего и нет. А работа Марселя позволяет ему входить куда угодно и когда угодно.

— А с двумя другими сиделками тоже такие истории происходят?

— Нет! С госпожой Ловьо этот номер не пройдет. Но с Валери — да. Когда ему в голову стукнет.

— Еще один вопрос: он мог трогать капельницу?

— Ни в коем случае! По крайней мере, когда мы дежурим, нет!

— Но ведь не только вам поручается сидеть по ночам.

— Практически только нам. Да мы уже привыкли, за исключением новенькой. А потом еще дополнительные часы дают. И платят хорошо.

Первоначальная враждебность Моник постепенно уступила место желанию поболтать!

— Уверяю вас, господин комиссар, — сказала она, слегка наклонившись к собеседнику, словно стараясь его соблазнить, — я совершенно невиновна. Разве я могла бы сама разобраться в нужном количестве раствора, сколько там чего… Так ведь?

— А привычка? — отозвался Кларье. — Вы небось можете все определить на глазок.

— Вовсе нет. В бутылке не всегда находится одна и та же жидкость. Иногда она жирная и течет медленно. Иногда она пожиже будет. Регулировкой стока в капельнице всегда занимаются или доктор Аргу, или госпожа Гильвинек…

Кларье сохраняет как можно более серьезное и спокойное выражение лица, делая вид, будто ничто в этом деле уже не в силах застать его врасплох, однако в душе он вынужден признать, что эта деталь от него ускользнула. А это вовсе не такая уж малозначительная деталь! Надо будет разузнать у опытных людей, что за жидкость была в бутылке Антуана, жидкая или вязкая.

Да нет, ерунда, в любом случае каждая бутылка рассчитана на два часа! Так что, если вдуматься, эта деталь ничего не меняет!

К комиссару быстрым шагом подходят два вызванных им инспектора. Кларье оставляет им Моник и на прощанье подбадривающе машет ей рукой.

Самое время последовать совету доктора Мелвилля и бросить взгляд на банковские счета сотрудников клиники! Однако Кларье неожиданно подстерегает неудача, бухгалтер доктора Аргу, одетый в белый халат, как если бы его кабинет являлся частью операционной, категорически отказался что-либо ему показывать.

— Поговорите с доктором Аргу.

— Да что вы в самом деле, — взрывается Кларье, — я ведь не прошу у вас ничего невозможного.

— Поговорите с доктором.

Комиссар тычет ему под нос полицейский значок.

— Послушайте! У меня нет времени тратить на разговоры. Я нахожусь в клинике с официальным заданием.

— Я искренне сожалею, но ничем не могу вам помочь. Поговорите с доктором!

Бухгалтеру клиники лет шестьдесят. На голове у него шапочка на резинке с голубым козырьком. Благодаря карточке на груди Кларье узнает фамилию упрямца: Андре Ривайян. Накричать бы, но металлический лязг протеза, раздающийся при ходьбе бухгалтера по его ультрасовременному кабинету, заставляет комиссара сдерживать эмоции. Выходит, они все тут… Кларье не решается довести свою мысль до логического конца. Бог с этим! Только вот его приятель, дивизионный бригадир, ни за что ему не поверит. «Каждый час, — думает Кларье, — меня ждет какая-нибудь новая неожиданность. И с каждым часом я все больше и больше убеждаюсь, что клиника Кэррингтона — самый настоящий дурдом!» Комиссару невольно вспоминаются ярмарочные балаганы его детства, и особенно тот, с загадочной надписью: «Музей Дюпюитрена», над входом в который красовалось изображение русалок с шарами грудей. А рядом человек в цилиндре выкрикивал в рупор: «Не проходите мимо! Феномены природы: сиамские сестры и двухголовый ребенок. С военных берем лишь двадцать франков». «Он еще услышит обо мне, этот Ривайян!» — свирепеет Кларье и почти бегом устремляется к кабинету Аргу, благо дорогу теперь он знает хорошо. Секретарь доктора тщетно пытается его задержать. Кларье не остановить. Он едва стучит в дверь и силой врывается в кабинет начальника клиники. Аргу разговаривает по телефону и издали указывает рукой комиссару на кресло, заваленное папками.

— Это невероятно! — слышит Кларье. — Да я снова повторяю тебе, что это был самый обычный физиологический раствор! Он очень быстро всасывается в кровь. И не говори мне о том, что четыре литра жидкости могли бесследно кануть! Это уже из области фантастики! Мне необходимо как можно быстрее получить от тебя все результаты. Да ты что, я и не думаю подвергать сомнению твои методы. Но поставь себя на мое место!.. Четверть литра раствора в час не может так просто взять да исчезнуть. Спасибо. Да. Еще раз спасибо.

Заметно обескураженный, доктор Аргу медленно кладет на рычаг телефонную трубку.

— Мне только что сообщили результаты вскрытия! — едва ли не шепчет он. — И я отказываюсь что-либо понимать. Врач ничего не нашел. Мы прекрасно знаем, что капельница работала с десяти часов вечера, ну, допустим, до четырех часов утра, так что в целом получается, что больной должен был получить примерно четыре литра физиологического раствора. Не так ли? Тут и думать нечего! Пусть я, допустим, потерял рассудок или грежу наяву, но ведь четыре ночные сиделки могут подтвердить все вышесказанное. Хорошо. И что мы имеем? А то, что капельница работала без остановки в течение шести часов и не оставила никаких следов раствора в теле Антуана. С одной стороны, мы влили четыре литра жидкости! А с другой стороны, нам говорят: ничего нет! Каково! Это уже по вашей части, комиссар, разбирайтесь, вам и карты в руки! Если что-нибудь поймете, дайте мне знать. А мне, видимо, пора подавать Уильяму прошение об отставке!

— Погодите, а что именно мог отыскать врач при вскрытии? Я в этом деле полный профан, и мне кажется, что какая-то более или менее значительная часть влитой в организм жидкости должна была где-то скопиться. Я ошибаюсь?

— Разумеется, да! Организм впитывает раствор, как любую другую пищу. Но наличие раствора должно легко обнаруживаться при анализе крови. А тут ничего! Состояние сердца и легких показывает, что смерть наступила внезапно, вследствие отека легких. Бедный Антуан был сердечником. Недавно перенес небольшой инфаркт, вот почему мы все так носились с ним. И потом — раз и все! Роковой спазм сердечной мышцы. Но что удивительно: ни малейшего следа химического воздействия, такое впечатление, будто и не было никакой капельницы.

Немного подумав, Кларье приходит к очевидному выводу:

— Кто-то перекрыл доступ жидкости.

— Это