— А с доктором Мелвиллем?

— С Патриком? Мы с ним хорошие друзья.

— Не более?

— Как это — не более? Да вы посмотрите на меня! Они ампутируют ногу, даже не думая о том, что заодно лишают тебя и смысла жизни. Спросите у любой женщины, у которой отняли грудь, чувствует ли она себя женщиной!

— Успокойтесь, прошу вас! Мне просто хотелось лучше понять взаимоотношения людей в клинике, жизнь в которой до сих пор остается для меня в достаточной мере покрытой густым туманом. А ночные сиделки, вы их хорошо знаете?

— Да, за исключением Вероник, она лишь недавно поступила на работу.

— У вас с ними нормальные отношения?

— Да.

— А с больными?

— Я их стараюсь избегать.

— Вы ведете какую-нибудь политическую деятельность?

Мод садится и обвиняюще наставляет на комиссара костыль.

— Понятно, куда вы клоните! Дочь папаши-миллиардера якшается с красными бригадами. Вам бы статейки в газеты писать, комиссар!

— Это не ответ!

— Должна вас огорчить, но вы попали пальцем в небо! И в первую очередь потому, что мой отец вовсе не такой, каким его изображают. Он добрый. Несчастье в том, что… что… — Она подносит ладонь ко рту, закрывает глаза, долго молчит, а потом шепчет: — Оставьте меня одну, комиссар! Мои отношения с отцом никого не касаются, кроме нас двоих…

Смутившись, Кларье встает.

— Если вам в ближайшее время захочется поговорить со мной, я в библиотеке.

Он уходит, убежденный, что случайно приблизился к чему-то очень важному, кабы еще узнать, к чему именно!.. «Мод, похоже, знает, кто автор писем, — думает он, — но известно ли ей, кто убил Антуана? Чьей жертвой он стал?»

Комиссар идет по одному коридору, затем сворачивает в другой, где сталкивается с одной из приемщиц последнего дыхания. Это он сам придумал так называть медсестер, исполнявших зловещую обязанность находиться у смертного одра пациентов клиники, ибо несомненно было нечто зловещее в том, как… Несмотря на все старания, ему так и не удается разобраться в своих первых впечатлениях от этих женщин и от их работы, хотя он и чувствует, что относится к ним с ничем не оправданным осуждением. Кларье смотрит на часы. Доктор Мелвилль уже должен ждать его в столовой. Забавная у них все-таки столовая. Напоминает американские забегаловки самообслуживания. Кларье машет рукой Патрику как хорошему знакомому, а затем встает в очередь. Все служащие центра как один одеты в белые халаты, на груди висят карточки с указанием имени и фамилии. Звучит музыка. Нестройный шум голосов. Кларье терпеть не может подобные коллективные столовые, где от зрелища множества заполненных едой тарелок в воображении невольно рисуются горы потрошеных куриц или сбитые в рядок коровы на бойне, от страха уже не обращающие внимания друг на друга. А когда ты еще вдобавок неуклюж, и поэтому вынужден с напряжением следить за движением как подносов, так и стоящих спереди и сзади людей, тебе и вовсе невмоготу. И после, когда наконец усаживаешься за стол, никакого аппетита и в помине нет!

— Да, я с ними встречался, — отвечает он доктору Мелвиллю. — Я бы не сказал, что у вашего Кэррингтона легкий характер! И, похоже, я ему не слишком полюбился. А дочь — красавица! На нее стоит посмотреть! Но душой совсем еще девчонка! Мне показалось, она как-то странно ненавидит своего отца! Как бы это лучше объяснить? Ей нравится вызывать в нем раздражение.

— Да, вы совершенно правы! — откликнулся Патрик. — И это у них взаимно. Ведь если старик занялся производством протезов, то вовсе не ради прибылей, а ради того, чтобы подчинить своей власти непокорную дочь. Они словно два барана бросаются друг на друга, да так рьяно, что и лбы могут порасшибать. Это их любимое времяпрепровождение. И еще кое-что вам скажу! Если Аргу сумеет отыскать способ снимать боль при использовании протеза, то Мод придется признать свое поражение, однако Кэррингтон сам путает себе карты, поскольку изобретает столь хитроумные искусственные конечности, что его дочь и впрямь вынуждена от них отказываться. Вот оба и тешатся этой душераздирающей игрой, меняя протез на костыль, а костыль на протез. Первый кричит: «Я сильнее тебя!», а вторая в ответ: «Дудки! Я сильнее!»

— Ну и дела! — восклицает Кларье.

— Возьмите себе еще колбаски, комиссар. Наш шеф-повар родом из Нью-Йорка, но быстро пристрастился к нормандской кухне.

Мелвилль качает головой, как бы намереваясь поведать своему собеседнику нечто совершенно из ряда вон выходящее, а потом тихим голосом, будто по секрету, говорит:

— Типичная паранойя, более классического случая и представить невозможно. Впрочем, больные паранойей как раз и отличаются тем, что не умеют вовремя остановиться. А последняя техническая задумка Кэррингтона вообще находится за гранью разума. Нет, даже и не пытайтесь догадаться. Он разрабатывает сейчас многофункциональные протезы, наподобие швейцарских перочинных ножей. Возьмите, например, последний вариант ножного протеза, он сделан из такого легкого металла, что кажется, будто ничего не весит. Впрочем, вам доводилось его держать в руках. Ну так вот, а теперь представьте, что к этому протезу добавляют складную палку-стул. Вы напрасно улыбаетесь, комиссар! Люди, подобные Кэррингтону, не тратят времени на пустые улыбки. И можно легко представить, какое широкое поле деятельности откроется перед изобретателями и что можно будет сделать из обыкновенного протеза, особенно если в дело вмешается мода. Почему бы, скажем, не придумать небольшой подъемный механизм для инвалидов, пусть себе занимаются альпинизмом! А неужели сложно присобачить к протезу дополнительные детали, позволяющие инвалиду играть в пинг-понг! Да, я прекрасно понимаю, что все это чистой воды извращение! Но разве вам не кажется, что клиника Кэррингтона немного смахивает на остров доктора Моро?

— А что об этом думает Мод?

— Теперь моя очередь, комиссар, закричать вам: «Умоляю, немедленно прекратите!..» А что она об этом может думать? Она страдает.

Какое-то время Кларье молча размышляет, машинально разминая хлебный мякиш, но потом снова спрашивает:

— Предположим, что доктор Аргу сумеет-таки изобрести свое универсальное болеутоляющее средство… Не потеряет ли тогда работа Кэррингтона всякий смысл, как, впрочем, и существование его лечебного центра? Ведь любой человек окажется способен легко снять любую боль, даже не выходя из дома. Понимаете?

— На ваш вопрос я бы ответил так: и да и нет. Мне даже кажется, что это, напротив, способствовало бы развитию рынка протезов. Прошу меня простить, но во мне, признаться, заговорила коммерческая жилка. — Патрик взглянул на часы и быстро завершил разговор: — Я вызвал всех четырех ночных сиделок к трем часам в библиотеку. Будете пить кофе, комиссар? Честно предупреждаю: его здесь отвратительно готовят…