а главное, слишком крепкие вещи. Возьмите любой протез. Человек с ампутированными ногами постепенно стареет, и тело его меняется. Погрузнеет, или, наоборот, порастрясет жирок, или просто как-то изменится, ибо время неумолимо, и неизбежно сказывается возраст, а также профессия и образ жизни. А купленный протез не в состоянии меняться вслед за телом. И он все время рядом, как кол, вбитый в цветущее дерево. В «Стретчере» это поняли. У них протезы для калек, а не калеки для протезов! Они выпускают на рынок максимально простые и дешевые товары.

— Товары, которые никуда не годятся! — отвечает Кларье без всякой злобы в голосе. — Достаточно порасспрашивать людей.

— Возможно, — кивает Патрик, — но я, например, нахожу этот путь гениальным. Протез, который можно выбросить, как использованную зажигалку, бритву или презерватив! Вы знаете, что придумали в Американском отделении компании Кэррингтона для фирменного плаката? Протез, согнутый подобно ноге бегуна. И девиз. «Обойдем весь мир!» И что им противопоставили парни из «Стретчера»? Изображение старого протертого протеза рядом с новым, который своим видом будто говорит: «Каждое утро я рождаюсь заново». Согласен, это не Бог весть какая выдумка, но думать она тем не менее заставляет. Вот поэтому я и говорю вам: Кэррингтон не устоит.

— Но тогда объясните мне, почему вы не уходите к его конкурентам?

Патрик снова невежливо смеется:

— А я жду, когда меня пригласят. Но это мне не грозит. Им в первую очередь нужно потопить Кэррингтона. А это произойдет не сегодня и не завтра.

— Но признайтесь, что борьба уже набирает обороты! Вот уже и газетная шумиха поднялась!

— Да да. Хочу обратить ваше внимание на то, что развитие сети подобных центров вызывает активные отклики со стороны населения. Наметилась тенденция прихода в них граждан с самой банальной болью, скажем, с ревматизмом. Если дело так пойдет и дальше, то вполне возможно, что такие святые вещи, как мода, желание выделиться и снобизм, помогут Кэррингтону выжить! Богатые люди будут приезжать к нему на лечение точно так же, как сейчас они едут в какой-нибудь эдакий курорт, в тот же Виттель.

— Если только…

— Если только что?

— Не знаю! Какое-нибудь крупное событие… Скандал. Разве можно предугадать, как дальше пойдут дела?

— Комиссар, вы, я вижу, сегодня не в своей тарелке!

Кларье опирается на гимнастического коня и какое-то время молча размышляет.

— Да, вы правы, — говорит он. — Когда я сюда приехал, я ожидал, что мне предстоит вести достаточно мелкое расследование. Маленький городок, анонимные письма, медицинская среда, какие-то интриги, неизбежные в любом госпитале, по сути дела ничего необычного, за исключением применяемых здесь передовых методов и технологий. Но вскоре я стал понимать, что кое-что от меня ускользает.

— А что именно? — спрашивает Патрик, поднимаясь на кольцах.

— Так и быть, скажу, если хотите… Мод… ее отец… доктор Аргу, все эти люди не похожи на остальных. Я уже молчу о самой клинике! И вообще, наверно, трудно представить более сомнительную промышленность, нежели производство протезов. Когда я пытаюсь обо всем этом размышлять… нет, каждый раз мне начинает казаться, что вся эта история не более чем чья-то дурная шутка. Если бы я не узнал о существовании соперничества между двумя вашими фирмами, я бы, ей-богу, сказал моему начальнику: «Передайте дело кому-нибудь другому! Мне не совладать. Я не могу избавиться от впечатления, что надо мной просто-напросто потешаются».

— Ну а сейчас? — с иронией в голосе интересуется Патрик.

— Сейчас дела пошли получше, потому, что в основе столкновения лежит извечный конфликт! Монтекки и Капулетти. И мне даже немного начинает нравиться бурлескный характер борьбы. Изготавливай они карнавальные маски, и то вряд ли получилось бы смешней. Кстати, посмотрите…

И движением подбородка он незаметно кивнул в сторону вошедшей в комнату женщины лет тридцати, с аккуратно наложенным макияжем и одетую в тренировочный костюм.

— Это госпожа Гледис Мюллер! — отвечает Патрик сквозь зубы. — Она пришла заниматься физкультурой.

Женщина проходит мимо них, грациозная, улыбающаяся, но с походкой человека в скафандре.

— Обе ноги, — шепчет Патрик. — Попала под поезд во время сутолоки на вокзале в воскресный день… И разумеется, сейчас в протезах Кэррингтона.

Кларье молчит. Патрик внезапно подпрыгивает и оказывается верхом на одном из тренажеров.

— Она развелась, — продолжает он. — Борется изо всех сил, хотя в глубине души уже сдалась. Когда я посоветовал ей вновь выйти замуж, она сказала мне фразу, которая ударила меня как пощечина: «Вприпрыжку без ног за счастьем, нет, спасибочки!» В таких случаях, комиссар, приходится помалкивать! Но в каком-то смысле вы правы! Люди нашей профессии, вынужденные штопать и чинить людей, действительно как бы находятся между смехом и рыданием. Возможно, мы сейчас вместе — и Кэррингтон, и Стретчер — развиваем в обществе нравственную глухоту, постепенно заменяющую то чувство, которое называется состраданием. В конце концов, главное в жизни — не обращать внимания на те подручные средства, которыми приходится пользоваться. И что касается меня, комиссар, то я уже принял решение!

Он легко спрыгивает на землю и снова искренне смеется:

— Все, теперь пора браться за работу.

С усталым вздохом Кларье выходит вслед за ним.

— В этот час, — говорит Патрик, — вы можете встретить Мод в саду. Если вы собираетесь поговорить с ней о фирме «Стретчер», то это сейчас самое лучшее время! Она читает! А что ей, собственно говоря, еще остается делать?

Доктор Мелвилль прав. Кларье находит Мод возле небольшого бассейна, где плавают странные бесцветные рыбы, похожие на альбиносов. Девушка поднимает голову, но ни единым жестом, ни словом не приветствует гостя.

— Мне можно сесть? — спрашивает Кларье, указывая на скамейку.

Она по-прежнему молчит, и он садится, скосив глаза на приоткрытую книгу. Жид «Les Nourritures terrestres»[3]. Знаменитая фраза из романа приходит ему на ум: «Натанаэль, я научу тебя радоваться жизни». Мод носит без всякого сомнения, один из самых усовершенствованных в мире протезов. Он спрятан под джинсами, но, судя по тому, как натянута ткань, можно догадаться, что сделан он из твердого железа, далекого от мягких округлостей и гибкости живой плоти.

— Я вышла утром погулять, чтобы доставить удовольствие папе, — говорит Мод ровным безразличным голосом и выставляет вперед черный, лакированный ботинок протеза, изготовитель которого попытался придать известную элегантность ложной шнуровке.

— Миленький, не так ли?

Она вкладывает в свои слова весь сарказм, на который только способна.

— Пришли посмотреть на чудо техники? — продолжает она. — Будь я дома, я бы вам показала: нажмешь на кнопку, и вся эта штуковина в раз отщелкивается. Последняя находка папы… Обычная кнопка. Протез снимается как болотные сапоги рыболова. А вот чтобы поставить его