Шрифт:
Закладка:
Еще несколько поворотов, и машина подкатила прямо к гостевому дому. Марата снова не было. Рано утром он куда-то ушел, и до сих пор не было его ни дома, ни на плотине. Наверное, он возле туннельных работ.
Сидя на деревянных ступенях лестницы, Амалия вязала разноцветные шерстяные носки. Она была здесь и заведующей, и дежурной, и уборщицей. Меружан передал ей какие-то книги и пакеты и вернулся обратно.
Я сел на балконе и начал смотреть на далекие горы, залитые солнечным светом. Горы были окутаны прозрачной дымкой тумана, поэтому было непонятно, дождь ли идет далеко у горизонта или это все же пламя закатных солнечных лучей.
Впоследствии туман в горах сгустился и окрасился в темно-синий цвет: видно, там действительно шел дождь, а здесь, в долине реки, было спокойно. В первой половине дня прошел проливной дождь, но он так быстро закончился, что земля не успела даже как следует промокнуть, зато воздух стал чистым, мягким.
Напротив, на склоне горы, там, где раньше стояли снесенные при постройке водохранилища домики, качались от ветра тутовые деревья, и отсюда, с возвышенности, казалось, что ты видишь, как падают с деревьев спелые ягоды тута. Внизу, в глубоком ущелье, был слышен глухой рокот реки, который иногда заглушался шумом бульдозеров, идущих со стороны песочного карьера.
Эти места мне знакомы с детства. В нескольких километрах отсюда, в горах, находится мое родное село. Там я родился и вырос, закончил школу и оттуда уехал в город, поступать в институт. С тех пор утекло много воды, но кажется, что это было вчера. В эти дни я смог бы, конечно, найти время и поехать туда, увидеться с родными, но ехать в село, да еще и на пару часов, не стоило. Этим я только обидел бы своих. Тем не менее это все оправдания, в действительности в вопросе путешествий я ленив. Я даже удивляюсь, почему редактор отправил сюда именно меня? Он ведь знал о моей ленивости, нередко издевался надо мной по этому поводу. А отправил он меня сюда, вероятно, потому, что я из этих мест и, кроме этого, я уже был один раз на стройке.
Целую неделю (хотя мне так и не удалось встретиться с начальником строительства) рано утром, вставая с постели, я спускался в столовую рабочего поселка, быстро завтракал, выпивая стакан сладкого чая, и бежал на плотину — встретиться со знакомыми ребятами, бригадирами, инженерами; побеседовать с ними о плотине, электростанции и о строительстве будущего водохранилища, стараясь выяснить множество совершенно неизвестных мне подробностей в области техники.
Очерки я и раньше писал, но они в основном были на деревенскую тему. Для меня, родившегося в деревне, это не представляло особой трудности, а вот о строителях написал лишь один раз, и то об этой же стройке.
Целый день, до и после перерыва, крутился я на плотине, смотрел, как мощные самосвалы, друг за другом с грохотом поднимаясь на плотину, выгружали цементобетон и щебенку и возвращались обратно; наблюдал, как многотонные катки медленно проезжают по плотине, утрамбовывая щебенку и глину.
Карабкаясь вверх по камням, я поднимался, входил в туннели, которые проходили в скалах, где я словно попадал в холодильник. А самое приятное для меня было то, что я, стоя на плотине, долго смотрел на обширный котлован, который скоро до уровня скал заполнится водами искусственного водохранилища.
К вечеру, уставший, но довольный, я возвращался в гостевой дом, сидя на деревянных ступеньках лестницы которого вязала очередную пару шерстяных носков Амалия (как будто все рабочие на стройке ждали эти носки, чтобы носить их зимой). Я садился перед раскрытым окном, доставал блокнот и передавал перу и бумаге все то, что удавалось увидеть, вспомнить. Так я делал каждый вечер, кроме сегодняшнего дня. Сегодня, не знаю почему, нет желания делать какие-то записи. Наверное, наступил тот миг, когда ты начинаешь чувствовать, что твоя работа здесь завершена — после этого, что бы ни увидел или узнал, это будет полное повторение уже увиденного и услышанного.
Время от времени, не отрываясь от работы, Амалия поворачивает голову и поверх очков смотрит на меня.
— Значит, ты тоже из этих мест? — спрашивает она. В течение этой недели я ей как минимум раз пять уже говорил, что я из этих мест, даже сказал, из какого села. Но сегодня она спрашивает об этом, наверное, не потому, что забыла. Мое безделье непривычно ей; кроме того, у меня, судя по всему, очень кислый вид, и она хочет не то рассеять мою грусть, не то, пользуясь удавшейся возможностью, немного поговорить.
Над дальними горами неожиданно гремит гром, сверкает молния, и потемневшее небо окрашивается в оттенки всех красок.
— Да, — говорю я Амалии. — Родился здесь, но живу в городе.
— А родители твои в селе живут?
— Да, — отвечаю, — в селе, в Хндзахуте.
— Все молодые из деревни бегут, — ворчит Амалия, по всей вероятности, уловив в моих словах нотку недовольства. — И чем закончится все это, ума не приложу… Два моих сына тоже в городе. В селе нет работы, чего им оставаться?
— Женатые? — просто так спрашиваю я.
— А как же? Женатые, — как-то недовольно отвечает Амалия. — Мать моя тоже с ними в городе.
— Довольна невестками?
— Очень. Говорит, хоть бы одна большая змея укусила старшую сноху, маленькая змея — маленькую. Бедную мать мою сживают со света, диабетиком сделали. Ай, дорогой, имени твоего даже не знаю… Какая свекровь в этом мире была довольна своей невесткой, чтоб мать моя была довольна.
На нашей половине неба как-то сразу появляются первые звезды — южные, крупные, яркие. Сумерки заметно сгущаются, тени верхушек вековых деревьев и странным образом сгрудившихся каменных глыб незаметно исчезают. Это то время, когда день уже завершился, а ночь еще не опустилась, и пока она полностью опустится, остается минут пятнадцать — двадцать.
— Хоть бы в кино или куда-нибудь пошел бы, — говорит Амалия. — Молодежь собирается там, а ты чего, как бедный родственник, сидишь один?
— И это правильно, — киваю я, — чего-то у меня нет настроения.
Тропинка идет от гостевого дома, задумчиво бежит вниз по покатому склону. По обе стороны тропинки растут молодые дубки. Погруженный в мысли, я спускаюсь в рабочий поселок и неожиданно вспоминаю, как во время моей
