Шрифт:
Закладка:
Вообще с Бабушкой Вельмой отношения у Шегри были сложные. Она, как и две другие ее дочери, считала актерство работой для легкомысленных женщин и была вне себя от ярости, когда мама сбежала из дома и поступила в театральное училище. А когда она встретила папу, тогда еще никому не известного бедного художника, сына фермеров, и отправилась с ним колесить по Хайзе, родительница и вовсе оборвала с ней связи.
Через год появилась Рина, и молодой семье Шегри пришлось туговато. Какое-то время папе не везло с работой, и они жили у его родителей, в том самом сельском доме, который навсегда остался в памяти Рины теплым воспоминанием. В это время муж бабушки Вельмы – тихий незаметный старичок, с годами все более низенький, должно быть, от того, что каблук жены придавливал его к земле – тайком посылал маме чеки. Небольшие, чтобы бабушка ни о чем не прознала, но очень нужные в тот момент. Так Шегри и продержались в те годы, а потом папина карьера пошла на взлет, он стал известен на все королевство, и бабушка Вельма была вынуждена признать его своим зятем. Она поумерила гордость и стала приглашать всю семью в гости дважды в год, а еще отправляла сухие поздравления и подарки на праздники. Часто, кстати, абсолютно неуместные. Например, Рине на десятилетие она подарила очки в золотой оправе с толстенными линзами, в которых мир выглядел, как запотевшее стекло. Альберт заранее содрогался, представляя свой подарок.
– Мне она точно пришлет курительную трубку! – говорил он. – Хорошо хоть дед признает, что не разбирается в подарках для детей и поэтому просто дает нам чеки.
Рина, как и все Шегри, ненавидела визиты к маминой маме. Особенно потому, что та всегда приглашала их на торжества, где была куча народа, чтобы похвастаться своим знаменитым зятем. Рину в дурацком наряде, в котором ее худые руки и ноги выглядели еще тоньше из-за пышного подола и буфов, обступали со всех сторон тучные тетушки и начинали жалеть, пока не вмешивалась мама. Особенно Рина не переносила на дух тетю Кристину с тех пор, как она громким шепотом, так, чтобы услышали все, кто был рядом, осведомилась:
– Ах, Анжелика, дорогая, мне неловко спрашивать, но, возможно, у девочки паразиты? Ты водила ее к доктору?
В отличие от Рины, мама в такие моменты ничуть не терялась. Она одарила сестру одной из своих леденяще-вежливых улыбок и ответила:
– Ну что ты, милая, она совершенно здорова. Просто нам с ней повезло унаследовать ту часть семейной породы, которая и в старости позволит нам влезать в платья времен молодости так, чтобы при этом не рвалась шнуровка на корсете. Уверена, ей, как и мне, будет легко поддерживать фигуру.
Тетя Кристина от злости побагровела, как вишневое пирожное в ее руке, но сделала вид, что не заметила намека на свою полноту и с показной жалостью воскликнула:
– Ах, так она поздний цветочек! Бедная девочка!
С тех пор Рина была уверена, что она, и правда, «поздний цветочек» и что длинное платье ей придется ждать целый год. Но сейчас оно лежало прямо перед ней. Значит ли это, что Кантоны посчитали ее взрослой?
– Слушай, Клим, отвернись, пожалуйста.
Просить его выехать в коридор было и неудобно, и неразумно с точки зрения безопасности. Клим все понял и встал в угол передним колесом.
«Надеюсь, у него нет глаз на затылке», – подумала Рина, и тут, на ее счастье, из шкафа достали складную ширму.
– Только не надо, пожалуйста, меня одевать, – попросила Рина, боясь, что платье оживет и само полезет на нее. – Я справлюсь.
Но ей все-таки помогли. Чьи-то невидимые руки ловко застегнули пуговицы, подшили подол, затянули шнурки на спине, приладили пояс, и Рина впервые в жизни – не считая тех раз, когда она тайком наряжалась в мамины вечерние наряды в детстве – восхитилась своим отражением. Платье красиво обхватывало ее в талии, но не висело, как на швабре, потому что подол с двумя нижними юбками скрывал худобу бедер, а рукава без буфов, но не очень-то узкие, удачно прятали руки-спички. Внутри платья был даже вшитый лиф, и Рина сразу стала выглядеть взрослее на пару лет. Особенно когда ей расчесали волосы и собрали в высокую прическу, украсив ее гребнем с рубинами.
Если бы хоть раз Рина явилась в таком виде к бабушке Вельме, мамины сестры умерли бы от приступа зависти. Жаль только, что туфель нужного размера в особняке не нашлось, но Рину это не расстроило: она все равно не умела ходить на каблуках и боялась испортить изящество своего вида кривоногой походкой.
– Я готова, Клим!
Велосипед развернулся к ней и застыл. Рине показалось, что он застыл в восхищении.
«Эх, вот бы увидеть, какое у него сейчас лицо!»
В этом платье Рина как-то сразу переменилась, и даже вести себя ей хотелось иначе. Элегантнее и взрослее. Наверное, так же чувствовала себя мама в своих нарядах, когда из взъерошенной неуклюжей птички превращалась в предмет воздыхания всех мужчин на светском рауте.
– Простите, что заставила ждать, – сказала Рина велосипеду и стрелкам. – Судя по времени, нам уже пора спускаться к обеду.
Она надела массивные дедушкины часы и перстень короля и подумала, что даже они сейчас выглядят вполне к месту и добавляют ей солидности.
Мама с папой выписывали то улыбки, то тревожные дуги. Наверное, радовались, что дочь в порядке, но волновались, что-то теперь ее ждет. Альберт, на удивление, молчал.
Рину подмывало спросить: «Ну, как я выгляжу? Красиво, правда?» Но от мамы она слышала, что выуживание комплиментов лишает девушку половины красоты. Так что она сдержалась и посеменила обратно к лестнице мелкими шагами, чтобы мальчишечьи ботинки не были видны из-под подола.
Клим ехал следом, прикрывая ее со спины, а впереди снова возник план здания, на котором в этот раз был отмечен Жемчужный зал первого этажа.
Рина, подражая маме, с очень прямой спиной, изящно придерживая подол кончиками пальцев, не очень-то изящно с непривычки спустилась по лестнице. Ее взгляд скользнул по портретам, но не отыскал среди них красивого мальчика. И не только его – большей части нижних картин не было. От них остались только овалы невыгоревшей краски, которую рамы защищали от солнца. Рине стало
