Шрифт:
Закладка:
– Если я не выйду отсюда живой, все в городе узнают, что это вы меня убили! Потому что таков закон Странников! Я еще не нашла кнопку Ветродуя и поэтому не могу передать свою роль добровольно! Люди в Эрге понимают, что новый Странник появится только в том случае, если предыдущего убили! Они сплетничают обо всем, что я им рассказала, на своем занавесочном языке! Если один из вас принесет драгоценности швее вместо меня, все поймут, что моя смерть – ваших рук дело! Лучше отпустите меня, пока не поздно, иначе не только весь город, но и весь мир узнает о том, что вы убийцы! Почта работает бесперебойно, даже не сомневайтесь! Может, бриллианты для вас ничего и не значат, но вряд ли вы сможете спокойно жить без вашей блестящей репутации!
Рина замолчала, тяжело дыша. Она до жути боялась, что Кантоны не послушают ее и что Клим проткнул колесо и больше не сможет ехать. Но через минуту в комнате зажглись свечи, и к Рине подлетел блокнот на подносе. Справа от него зависла ручка.
«Договор о неразглашении», – прочитала про себя Рина.
Это было вполне в духе Кантонов. Они требовали, чтобы Рина никому и ничего не рассказывала о том, что произошло в их поместье этой ночью.
– Хорошо, – согласилась она. – Я никому ничего не скажу. Но вы отпустите меня. Немедленно.
Она коряво подписала листок своим именем и фамилией, и дверь в комнату распахнулась. Клим метнулся к ней стрелой.
– Стой! Сумка! Сумка, Клим!
Но велосипед не слушал. Рина зажмурилась, когда он вихрем слетел вниз по лестнице и выпрыгнул в зев парадной двери, а оттуда помчался к воротам. Он ехал с такой скоростью, какую Букашка никогда не набирала. Рине пришлось держать глаза закрытыми, потому что их резал холодный воздух.
Когда Клим остановился за воротами, она еще долго не могла пошевелиться и разжать пальцы, которыми намертво вцепилась в руль. Дыхание было судорожным и сиплым, ноги горели от царапин, оставленных кустами, которые росли вдоль дорожек. Рина пыталась перевести дух и хоть немного прийти в себя, когда что-то ударило ее сзади по голове. Не до обморока, но ощутимо.
– Ай!
Клим торопливо поехал прочь от ворот, но Рина его остановила.
– Погоди! Это же моя сумка! И одежда!
Кантоны брезгливо вышвырнули за ворота все ее вещи, и Рина принялась собирать их в свете фонарика. Руки дрожали, но ей не было холодно, несмотря на остывший воздух. Все тело пылало от нервной температуры. Рина была уверена, что это никакая не простуда. Частые прогулки под дождем ее закалили, и одними холодными обливаниями сломить ее было трудно, так что вспотела Рина явно от страха.
Она обулась и надела отпаренную, но все еще влажноватую одежду, рассудив, что на теле высохнет быстрее. То, что ударило ее по голове и наверняка сделало там шишку, оказалось бархатным футляром. Открыв его, Рина увидела, что драгоценности по-прежнему внутри, как и документ. Она хотела заплакать от облегчения, пережитого страха, обиды и разочарования, но жар как будто высушил все слезы изнутри. Вместо того, чтобы сжаться калачиком и зарыдать, Рина ощутила невыносимую ярость.
– Что, думаете, я не справлюсь?! – выкрикнула она. – Думаете, я никудышная Виндера, а вы все сделаете лучше?! Так я открою вам секрет! Странниками выбирают только тех, кто на это способен, ясно? Из всего Хайзе выбрали меня, потому что именно я должна это сделать! Не кто-то из вас, таких сильных, богатых и умных, а Катрина Шегри! И я докажу, что меня выбрали не зря!
Глава 5
Сброшенные языки
С горы Рина спускалась пешком: ей нужно было прийти в себя, и медленная ходьба этому помогала. Клим ехал рядом, подсвечивая дорогу, росу на траве и сверчков, бесперебойно стрекотавших в кустах. Или это были цикады? Рина повесила сумку на руль и шагала налегке, глядя то на тающие звезды над головой, то на горизонт.
– Быстрее бы солнце взошло, – сказала она, обнимая себя за плечи. – Так холодно, как будто я не в Эрге, а где-то на севере.
Темная скорлупа неба только-только дала трещину, из которой проклюнулись утренние сумерки. Пахло сеном, сыростью и ночными цветами. Одежда сохла медленно, и Рина не рискнула сесть на велосипед, даже когда устала, боясь совсем замерзнуть от встречного воздуха.
Город внизу был похож на чашу, полную звезд. Он светился так, будто с ним ничего не произошло, но Рина знала, что фонари заряжает солнце, и даже пасмурная погода не была этому помехой, вот почему они горели до сих пор.
– Так странно, – сказала она после долго молчания. – Я только что чуть не умерла. Думала, буду сидеть и рыдать от ужаса, а вместо этого злюсь на Кантонов. И куда больше я их ненавижу за то, что они не поверили в меня, чем за то, что они пытались от меня избавиться. Наверное, я боюсь прожить пустую жизнь больше, чем умереть.
И тут вдруг слезы потекли сами собой, как вода из прохудившегося крана. А потом сдавило в груди, и идти стало невыносимо. Рина села на корточки посреди дороги, уткнулась в колени и зарыдала. Клим встал справа от нее, не очень толково, но все-таки загораживая от зарослей колючки, наполовину оперившейся белыми зонтиками семян.
Рина обняла его за влажное от росы колесо. Резина впитала отвратительный запах одеколона, и хотелось верить, что он скоро пропадет вместе с воспоминаниями о Кантонах.
– Как я рада, что с тобой все хорошо! Спасибо тебе, Клим, спасибо! Я даже не знаю, как тебя благодарить. Если бы не ты…
Рина всхлипнула, раздраженно утерла глаза и уселась прямо на землю, потому что ноги быстро затекли на корточках.
– Только представь себе, они на этом семейном совете решали, кто именно меня убьет! И та бумажная война была из-за того, что никто не хотел марать руки. А знаешь, как я это поняла? В комнате была только одна душа. Будь их несколько, они бы с нами в два счета расправились, но там была всего одна душа – кому-то не повезло дернуть мельницу за отломанное крыло…
Вдалеке прозвучал гудок, протяжный и очень знакомый.
Рина снова смахнула слезы, вгляделась в горизонт и увидела за городом, на фоне светлеющего неба, длинный состав поезда со включенным фонарем.
– Клим, ты тоже это видишь?
«Дзинь», – ответил велосипед.
– Неужели поезда еще ходят? – поразилась Рина. – Но как? У них
