Шрифт:
Закладка:
«Уважаемая Странница, не соблаговолите ли вы отдохнуть в гостевых покоях, пока господа не завершат обсуждение? Полагаю, вопрос не решится быстро, поскольку речь идет о фамильной реликвии дома Кантонов. Могу я распорядиться, чтобы обед доставили вам в комнату?
С уважением, главный дворецкий»
– Д-да, было бы очень хорошо, – сказала Рина и выскочила из-за стола.
В нее почти прилетел бумажный снаряд, но дворецкий успел остановить его подносом. При этом комья, бившие морду портретам, почему-то никто не останавливал.
Переведя дух в фойе, Рина вместе с Климом вернулась в Лазурную гостевую и, не снимая платья – ее вещи еще не вернули, так что переодеваться все равно было не во что, – с удовольствием поужинала, тщательно протыкав каждый кусочек кольцом. После этого ей было абсолютно нечего делать, кроме как корить себя за позорную речь, и она нервно меряла комнату шагами.
– Что они там так долго обсуждают? Это же просто бриллианты, а на кону их жизнь! Будущее их детей! Разве это не стоит дороже всего на свете?
«Конечно, дорогая», – поддержали ее родители, но она говорила не для них. Она хотела, чтобы ее услышали Кантоны. Услышали и прислушались.
Устав ходить, Рина уселась в кресло. Кровать выглядела удобней, но у кресла была спинка – отличная защита от удара с тыла.
«Это все из-за того, что я мямлила, – не могла успокоиться Рина. – Они просто не верят, что я достойная Виндера, вот и не хотят отдавать семейную реликвию. Что, если они прямо сейчас обсуждают, как меня убить?»
Нервы так натянулись, что Рина аж подпрыгнула от стука в дверь.
– Д-да-да, входите, пожалуйста.
В комнату вплыли двое: уже знакомый серебряный поднос, на котором стоял чайный сервиз и вазочка с печеньем, и портрет Якова.
Рина, прямая и белая от страха, едва заставила себя вежливо улыбнуться.
Портрет уселся в кресло напротив нее, и перед ним на столик лег блокнот с ручкой, а перед Риной поставили поднос.
«Прошу прощения за эту суматоху, – написал Яков. – Боюсь, обсуждение затянется до самого ужина. Дело не в том, что мы раздумываем над вашей просьбой. Помочь вам – наш святой долг! Просто, понимаете, прозвучало слово “дарственная”, а у нас половина родственников – юристы, и они сейчас просто с ума сходят, пытаясь переспорить друг друга, как бы так составить документ… с наименьшими убытками для семьи в будущем. Я и мои родители пытались их угомонить, чтобы они не тратили зря ваше время, но, боюсь, они слишком увлечены. Они два века сидели без работы, а тут такой повод… Я нижайше прошу за них прощения от имени всех Кантонов!»
У Рины отлегло от сердца. Казалось, она прямо сейчас расплывется по креслу от облегчения и впитается в его обивку.
– О, не беспокойтесь, я все понимаю!
«Если честно, меня очень тревожит, что вам придется снова навестить эту шантажистку Юлию, – написал Яков. – Недопустимо подвергать юную девушку таким оскорблениям. Я чувствую себя ужасно от того, что не могу вас защитить. Ходят слухи, что Странники способны передать свою роль кому-то другому, если захотят. Как вы смотрите на то, чтобы я стал Виндером вместо вас, Рина? А вы пока побудете тут, в безопасности. У нас достаточно свободных комнат, и мои родители будут рады вашей компании. Я хочу оградить вас от нападок Юлии, да и вообще от этого бремени».
Клим нервно дзинькнул. Часы выписывали вопросы. Они не понимали суть разговора, потому что Рина стеснялась читать записки Якова вслух.
– Благодарю вас, – взволнованно сказала она. – Это очень любезно с вашей стороны, но я не могу отказаться от своей роли до тех пор, пока не найду кнопку Ветродуя. Это закон Странников.
«Очень жаль! – огорчился Яков. – Я не понимаю и не принимаю эту несправедливость. Страдать и жертвовать собой – удел воинов и героев, а не беззащитных девушек. Вы не созданы для этой работы».
Если бы Рине сказали такое родители, Клим или Альберт, она бы разозлилась, но слова Якова сделали ее счастливой. Сын мэра так напоминал храброго принца из ее фантазий, что от одного взгляда на него у Рины горели кончики ушей, и она жалела, что волосы, собранные в прическу, не скрывают ее смущение.
«Это тебе не мальчишка-пастух из деревни! – думала она. – Вот они где – амбиции и характер!»
В беседе с Яковом незаметно пролетела пара часов. Болтали о книгах и путешествиях, в которых Рина хорошо разбиралась и потому тараторила без умолку, рассказывая об интересных местах и сюжетах.
«Невыносимо прерывать столь интересную беседу, – написал вдруг Яков, – но я вынужден вас покинуть. Мне только что сообщили, что семейство утвердило план, и я должен присутствовать на его оглашении».
Как только дверь за портретом закрылась, Рина побежала в туалетную комнату. Ей надо было срочно умыться – щеки так и пылали, сердце бешено стучало, и по лицу расплывалась идиотская улыбка, которую не было сил сдержать.
К ужину Рина переоделась в платье куда нарядней, уже подшитое точно по ее фигуре. Оно было белое с золотым шитьем и ажурной накидкой. Волосы завили и украсили диадемой, а еще принесли нужного размера туфли – видимо, успели переделать их под маленькую ногу или просто нашли подходящие. Ходить в них было неудобно, и Рине приходилось держаться за перила, но чувствовала она себя все равно по-королевски. Ей казалось, что она плывет, даже когда она спотыкалась и когда каблуки застревали в мягком ворсе ковра.
«Вот бы, и правда, можно было остаться тут вместе с Яковом! – мечтательно подумала она, но тут же возразила сама себе: – Нет, я куда больше ему понравлюсь, если освобожу Хайзе от проклятия. Тогда весь мир будет мной восхищаться, и Яков тоже».
За окнами почти стемнело, и все свечи в канделябрах были зажжены. Подол платья блестел в их свете, как пушистый, искрящийся под фонарями снег. Блики играли на позолоченном декоре стен, отражались в хрустальных подвесках люстр, выхватывали мерцающие нити из гобеленов, штор и мебельной обивки. Запах одеколона в коридоре почти выветрился. Теперь там пахло свежесрезанными цветами в вазонах, едва видимых в полумраке.
– Добрый вечер! – сказала Рина, войдя в уже знакомый обеденный зал.
Тут
