принуждающее к тому, чего не хотят; они чувствуют конец преходящего, от чего напрасно хотелось бы бежать в незнакомые дали. Возникает вопрос – и это все? Это вершина, и больше ничего не будет сверх этого? Что же происходит в ходе сексуальной деятельности с индивидом, который оправдывал такое настроение? Биологические факты

При зачатии происходит соединение женской и мужской клеток. Каждая клетка при этом уничтожается как единство, и из продукта уничтожения возникает новая жизнь. Некоторые низшие живые существа, напр[имер], мухи-поденки, с произведением нового поколения лишаются жизни и умирают. Для них создание – это одновременно и гибель, что, взятое само по себе, есть самое страшное для живущего. Если собственная гибель посвящена новому созданию, то она становится для индивида страстно желаемой. Для высокоорганизованного индивидуума, состоящего уже не из одной единственной клетки, само собой разумеется, что он не весь уничтожается в сексуальном акте. Но половые клетки, исчезающие как единицы, есть важные для организма элементы: они находятся в тесной взаимосвязи со всей жизнью индивида и содержат в концентрированной форме всего производителя, постоянно влияющего на их развитие, и на которого они также постоянно влияют. Эти важнейшие экстракты индивида уничтожаются при оплодотворении. Соответственно объединению половых клеток в акте совокупления происходит теснейшее объединение двух индивидов: один проникает внутрь другого. Различие лишь количественное: всасывается не весь индивид, а только часть его, репрезентирующая, однако, в этот момент значение всего организма. Мужская часть растворяется в женской, женская же становится беспокойной, получает новую форму благодаря чужому захватчику. Преобразование касается всего организма; деструкция и возрождение, всегда происходящие и в обычных обстоятельствах, протекают особенно резко. Организм освобождается от сексуальных продуктов как от всякого выделения. Было бы невероятным, чтобы индивидуум не подозревал об этих процессах деструкции и реконструкции в своем организме, хотя бы в соответствующих чувствах. Как чувства, соответствующие становлению, даны во влечении продолжения рода, так и чувства защиты, такие как страх и отвращение, не выступают следствием ошибочной связи с пространственно сосуществующими выделениями, не являются негативом, означающим лишь отказ от сексуальной деятельности, а являются чувствами, соответствующими деструктивному компоненту сексуального инстинкта.

II. Индивидуально-психологические размышления

Довольно парадоксально звучит утверждение, что психически мы вообще ничего не переживаем в настоящем, и все же это верно. Событие для нас имеет эмоциональную окраску лишь в той мере, в какой оно может возбудить ранее пережитые, эмоционально окрашенные содержания (переживания), скрытые в бессознательном. Это лучше всего видно на примере: девушка с большим удовольствием читает истории о ведьмах. Выясняется, что ребенком она охотно подражала колдунье, и анализ показывает, что в фантазии девочки колдунья заменяет мать, с которой девочка себя идентифицирует. Поэтому волшебные истории для девочки лишь в той мере окрашены радостью, в какой жизнь матери, которую девочка хотела бы повторить, для нее окрашена радостью. Истории о ведьмах – это только подобия, представляющие желаемое, уже реализованную матерью историю жизни. На эти подобия просто переносится эмоциональный тон к матери. Без переживания матери волшебные истории о ведьмах не были бы окрашены для девушки радостью. В этом смысле «все преходящее» – только подобие какого-то нам неизвестного первособытия, ищущего аналога в настоящем: в этом смысле мы ничего не переживаем в настоящем, хотя и проецируем эмоциональный тон на настоящее представление. Если в моем примере сознательным было настоящее представление о ведьмах, то в бессознательном происходила ассимиляция с прошлым (переживание ведьмы = переживание матери), из которого дифференцируется настоящее. Каждое сознательное содержание мыслей или представлений сопровождается таким же бессознательным содержанием, которое переводит выводы сознательного мышления на своеобразный язык бессознательного, и этот параллельный ход мыслей лучше всего удается показать в описанном Зильберером состоянии утомления. Два примера Зильберера131 могут это разъяснить.

Пример № 1: «Я думаю о том, что намерен выправить ухабистое место».

Символ: «Я вижу, как строгаю кусок дерева до гладкости».

Пример № 2: «Я думаю о продвижении человеческого духа вперед, в трудную область материнской проблемы» («Фауст», часть II)132.

Символ: «Я стою на одинокой каменной эстраде, далеко уходящей в море. Воды моря почти сливаются на горизонте со столь же глубоко окрашенным таинственно-черным воздухом».

Толкование: выдвинутость в темное море соответствует продвижению вперед в темную проблему. Слияние воздуха и воды, сглаживание верха и низа могло бы символизировать, что у матерей (как описывает Мефистофель) все времена и места сглажены друг с другом, что там нет никаких границ между «верхом» и «низом», и что поэтому Мефистофель может сказать готовому к путешествию Фаусту: «Погружайся – я мог бы сказать также – поднимайся»133.

Примеры очень поучительны: видно, как соразмеренный с настоящим ход мыслей ассимилируется в бессознательном с «переживаниями», случавшимися во многих поколениях. Выражение «ухабистое место» в работе (прим[ер] 1) взято как подобие другому содержанию представления – представлению о строгании дерева. В сознании это выражение по смыслу соразмеряют с настоящим, оно, в соответствии с этим, дифференцируется по своему происхождению. Бессознательное, напротив, придает словам первоначальное значение неровного места при строгании; таким образом, превращает настоящее действие по исправлению работы в уже часто происходившее действие строгания дерева.

Второй пример еще интереснее тем, что многие древние народы представляли море как мать (материнская творящая вода, из которой возникла вся жизнь). Море («мать»), в которое проникают, – это темная проблема, состояние, в котором нет ни времени, ни места, ни противоположностей («верха» и «низа»), потому что это еще не дифференцированное нечто, не творящее нового и поэтому вечно сущее. Картина моря («матери») – это одновременно и картина глубины бессознательного, которое живет одновременно в настоящем, прошлом и будущем времени134, т. е. вне времени, для которого все места сливаются друг с другом (в месте происхождения), для которого противоположности означают одно и то же135. В этой праматери (бессознательном) хочет раствориться каждое дифференцированное из нее представление, то есть она хочет преобразоваться в недифференцированное состояние. Если, например, анализируемая мною больная говорит: «Земля была просверлена», вместо того, чтобы сказать: «Я была оплодотворена», то земля – это праматерь в бессознательном или сознательном представлении каждого народа. В праматерь опять превращается дифференцированная из нее ранее мать-пациентка. Не зря греческие философы, например, Анаксагор, искали происхождение мировой скорби в дифференцировании сущего из праэлементов. Эта боль как раз заключается в том, что каждая частица нашего существа стремится к обратному превращению в свои истоки, из чего потом опять проистекает новое становление.

Фрейд136 сводит наши более поздние прямые или сублимированные побуждения любви к инфантильному возрасту, когда мы, благодаря ухаживающим лицам, испытываем первые ощущения удовольствия. Эти ощущения удовольствия мы всегда стремимся переживать по-новому, и если