Краткое пребывание Савинкова в Добровольческой армии подтвердило, что раны, нанесенные Корниловским мятежом, очень глубокие. Офицеры не хотели сотрудничать с социалистами. В своих мемуарах Деникин обвиняет Савинкова в том, что ему не удалось выиграть в Москве в социалистических кругах, выступая за Добровольческую армию. Из истории пребывания Савинкова в Новочеркасске становится ясно, что он не единственный виновный.

Малочисленная Добровольческая армия, ослабленная внутренними разногласиями, вынуждена была существовать в атмосфере ненависти. Рабочие, крестьяне и казаки по разным причинам и в разной степени недолюбливали офицеров, собранных в Новочеркасске. Большинство казаков не питали ненависти к большевикам, многие попросту хотели избежать Гражданской войны. Они утверждали, и не без причин, что если бы не присутствие контрреволюционной армии, большевики бы покинули территорию Донской области в ближайшее время. Споры между казаками, касающиеся нейтралитета и местной автономии, и белыми офицерами, заинтересованными в том, чтобы Дон оставался их военной базой, возникли гораздо раньше, чем Алексеевская организация, и продолжались вплоть до окончания Гражданской войны.

Каледин, преданный генерал Российской императорской армии, полностью поддерживал Алексеева и его офицеров, даже ценой растущей ненависти своих подчиненных. Чтобы избежать смещения атамана, а также в целях самосохранения (маленькая армия не смогла бы защитить себя от казаков), Алексеевская организация действовала в полусекретном режиме вплоть до экспедиции в Ростов в середине декабря. Но даже такая победа лишь слегка укрепила позиции армии на Дону. Поэтому атаману Каледину пришлось просить генералов покинуть Дон, хотя бы временно.

Романовскому было разрешено оставаться в Новочеркасске, так как он был менее известен, чем другие генералы, или, может, потому, что его считали человеком более либеральных взглядов. Но Лукомскому пришлось ехать во Владикавказ, Деникину и Маркову — в Екатеринодар, по крайней мере, на какое-то время. После возвращения они также старались привлекать как можно меньше внимания, не носили форму. Приезд же Корнилова держался в тайне даже от офицеров в течение десяти дней.

Генерал Алексеев осознавал всю важность хороших отношений с казаками и часто призывал своих подчиненных вести себя как можно вежливее и тактичнее. Предостережения Алексеева не подействовали. В Белой армии испытывали горечь за то, что тяжкое бремя защиты Дона легло на их плечи, и эта горечь часто выливалась в агрессивное и провокационное поведение. Самым худшим примером стал план помощника генерала Корнилова Завойко по устранению Каледина и замещение его генералом Корниловым. Тревожная, беспокойная атмосфера в Новочеркасске не могла породить более ребяческий план, чем этот. Завойко не понимал, что казаки противостоят антикоммунистическому восстанию, что Каледин — друг, без которого армия вообще не существовала бы. Корнилов узнал о плане Завойко и приказал ему покинуть казачью столицу в течение двадцати четырех часов. Тем не менее слухи о заговоре Завойко дошли до атамана и вызвали объяснимое возмущение.

Иногородние, неудивительно, были настроены по отношению к Алексеевской организации еще более враждебно, чем казаки. Каледин, который больше всего желал объединения населения Дона против большевиков и привел иногородних в правительство, обнаружил, что главным препятствием сотрудничества является то, что их представители не хотят присутствия антибольшевистской армии на территории Дона. Чтобы избавиться от предубеждения, заместитель Каледина М. П. Богаевский организовал встречу генерала Алексеева и представителей иногородних 31 января. Из описания очевидцев этой встречи становится ясно, что Алексеев произвел благоприятное впечатление на своих политических врагов. Он акцентировал особое внимание на том, что армия сотрудничает с политиками-социалистами, и назвал Плеханова, Аргунова, Савинкова и Вендзягольского друзьями армии. Алексеев отвечал на такие вопросы очень терпеливо и спокойно.

«Если у вас, генерал, есть контакты, как вы говорите, с демократическими кругами, — продолжал Брыкин [представитель иногородних], — тогда почему члены вашей организации не сдерживают неуважительное отношение к ним, позволяют использовать такие выражения, как „Совет Собачьих Депутатов”?»

Алексеев просил проявить снисходительность к поведению подчиненных, ссылаясь на их прежние страдания, и особо выделял то, что Добровольческая армия не будет вмешиваться в местную политику и что социалистам и иногородним нечего бояться. Дипломатичность Алексеева даже вызвала симпатию у некоторых членов руководства иногородних, но большинство все же оставалось настроено непоколебимо враждебно.

Одной из причин перемещения армии в Ростов было избавление от вмешательства донского правительства. Но если в Новочеркасске армия сталкивалась лишь со скрытой неприязнью, то в Ростове рабочие ненавидели белых так сильно, что главной проблемой стала защита офицеров.

Армия вошла в Ростов 30 января. К этому времени население города знало, что прибытие туда красных — это лишь вопрос времени, и рабочие ждали коммунистов как освободителей. Весь город пытался предсказать исход после прихода большевиков. Все были уверены в том, что Белое движение потерпит поражение, ненависть рабочих к офицерам становилась все более яркой и открытой. Офицерам стало опасно гулять по улицам ночью. Был случай, когда на политическом съезде рабочий Батайска, пригорода Ростова, расправился с четырьмя безоружными офицерами. Более чем когда-либо Ростов был на грани кровавой бойни.

Добровольческая армия не могла рассчитывать даже на поддержку зажиточных горожан. Правда, они собрали 6,5 миллиона рублей (из которых Добровольческая армия получила лишь 2 миллиона) на борьбу с большевиками, но больше делать они ничего не желали. Комитет, созданный для защиты города, не принимал активных действий, и это злило белых офицеров, чувствующих непонимание и пренебрежение.