что я могла бы Ремизову писать какое-то «браво»?

Почему ты мой религиозный вопрос ставишь в политическую плоскость!?

Оставим это, голубчик, нежный мой Ванёк! Милушка, душа родная… Ванечка, успокойся! И, хоть Господа попроси, чтобы Он — Всевидящий — показал тебе Олю, какая она есть на самом деле!

Как бы я хотела тебя согреть и успокоить… показать тебе свою душу! Мне очень горько, и это чувство горечи залило всю меня… но еще сильнее, должно быть, чем личная обида, — горит во мне другое чувство… это то самое святое, чистое, светлое, Искра Божия, которая не позволяет водвориться тьме.

Милый мой, хороший Ваня, будем же хранить эту искру! Ведь только ею и следует жить!!

Ты отлично знаешь, что для меня не было и нет писателя выше, лучше, гениальней тебя. К чему же это: «свинья не съест!»?

Оставим эти, ничего не стоящие фразы, но столько — очень стоящего — губящие!

Никогда и никто _т_а_к_ меня на заполнял до краев души всякими обидами, как ты, которому я отдала всю душу…

Оставь это!

Все в мире идет круговым порядком, и все возвращается на себя.

Ты не несчастлив в жизни, если так легко отсылаешь от себя верного твоего друга. А ты отталкиваешь его!

И где-то в какой-то _п_р_а_в_д_е_ это не может остаться без следа!

Когда бы ты мог увидеть всю ту неправду, которую ты за эти годы бросал мне, и ту невыносимую боль, вытекавшую из нее, — то ты, — справедливый и чуткий, — ты содрогнулся бы от того, что ты делал!

Я не несу на тебя зла. Мне только нестерпимо больно. И я прошу тебя: всмотрись в себя и в меня.

Увидь же, хоть на короткий миг Олино сердце и — _у_в_е_р_у_й!

Кончаю… Не хочу касаться ничего, что доставило боль.

Благословляю тебя любя. Нежно, благоговейно и прошу Господа снизослать на все бурное тишину!

Обнимаю тебя всем сердцем. Оля

Ванечка, родной мой — просветлись и будь благостный и тихий к Оле.

Мне невыразимо тяжело!

179

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

12. IV.47

Святая и Великая Суббота 3 ч. дня. Солнце, — тепло, — говорят: я лежу, очень слаб.

Сегодня ты приобщаешься, родная Олюша, — и я светло и радостно тебя поздравляю. Христос Воскресе!

Вот уже 10 дней я не выхожу, большую часть дня лежу. Так мне _п_л_о_х_о_ — давно не было, особенно в такие Святые Дни. Что же… — _н_а_д_о_ принимать все. Это — какое же маленькое если думать о тех, _т_а_м!.. А я все последнее время не могу (да и не хочу!) _з_а_б_ы_в_а_т_ь, заслонять собой, своим…

В_с_е_ у меня, — _в_о_ _м_н_е, — плохо. У-п-а-д-о-к. Причины?.. Не стоит их исчислять, что толку! Вот — _и_т_о_г, с ним и надо считаться, как с _с_у_щ_н_о_с_т_ь_ю. А у меня нет воли даже и «считаться». _Е_с_т_ь_ — и изживай, _д_о_ дна.

Валила меня и — с-в-а-л-и-л-а… — и выполненная (слава Богу!) работа. Но в ней-то моя единственная _р_а_д_о_с_т_ь. Это + = плюс в жизни. И — огромный. Значит, не _в_с_е_ уж _п_л_о_х_о.

Теперь… — частности.

Увы, я не смогу и в церкви быть… Я буду лежать один. Вот, сейчас, превозмогая себя, я хочу написать тебе, чтобы убрать некоторые «соринки». Главным образом, ради _д_р-у_г_и_х, чтобы не быть случайной — и неповинной — причиной загрязнения _и_х_ сущности. Об И. А… Мои «домыслы» об адресе Р[емизова] ты приписала ему! Это неверно. И я снимаю эту «соринку». Он всего только и писал мне:

«Не знаете ли, что это… О. А. просит у меня адрес Р[емизова]?.. Что за… странность?!»

Понятно: «что за странность?!» Р[емизов] живет в Париже, он — русский писатель. Другой русский писатель, _з_н_а_ю_щ_и_й_ Р[емизова], — в Париже, с ним всегда в переписке… а запрашивают адрес _ч_е_р_е_з_ иную страну, у лица, который с Ремизовым более года — и ты это зна-ла! — никакого общения не имеет?! Это я, я приводил, в недоумении, свои «домыслы» — вопросы (почти что — как бы _с_е_б_е_ (обращаясь к тебе)) ставил эти???… Пусть я согрешил этим, но тут — только я, а не И. А. Поставь себя на мое место…

Ясно.

О «вопросе», в связи со «старым политиком»792, я не хочу _п_и_с_а_т_ь_ тебе: все это будут лишь «домыслы». Слишком много — и впустую! — было брошено сил на всякие домыслы! Довольно. Я отошел от сего. Безоглядно.

Я рад, что ты взялась за живопись. Очень рад. Работай. Чувствуется, что в тебе к живописи больше воли и внутренних побуждений, _т_я_г_и, чем к слову. И слушай себя. И не смущайся. _С_л_о_в_о_ не уйдет. По своей нервно-порывистой и напряженной структуре душевной, ты — пи-сатель! — _д_о_л_г_о_ будешь душевно гореть, и _с_л_о_в_о_ не уйдет от тебя: ты, очевидно, для него, недостаточно _н_а_п_о_л_н_е_н_а. — _С_л_о_в_о_м! — самый трудный, самый сложный _в_и_д_ Искусства! _С_л_о_в_о — требует от творящего _и_м_ — _в_с_е_г_о_ творца, _в_с_е_х_ его сил душевно-духовных! огромного, полновесного заряда и _н_а_п_о_л_н_е_н_и_я: переполнения. Говорю, конечно, о высоком искусстве _С_л_о_в_о_м, не о «техническом навыке»… _С_л_о_в_о_м_ могут поигрывать почти _в_с_е_… но _т_в_о_р_и_т_ь_ словом (ни «звука», ни краски!?!) сочетанием «слов» — _д_а_е_т_с_я_ очень-очень немногим. Забавляться словом (как в музыке «Чижиком») легко, как и _з_а_б_а_в_л_я_т_ь, _т_в_о_р_и_т_ь_ им… — _п_о_д_в_и_г_и_ вдохновение. Это — как и _В_е_р_а. Как _и_с_п_о_в_е_д_н_и_ч_е_с_т_в_о. Ты это аадеко_не вполне себе представляешь!.. Вот, пример, тобой _д_а_н_н_ы_й: о «Заветном образе» ты часто писала мне, как о твоем «заветном», тебя _о_б_с_т_о_я_щ_е_м_… И что же?! Оказалось (да, оказалось!) что ты даже с _э_т_и_м, тебя «обстоЯщим», — обошлась _т_а_к_ _л_е_г_к_о!.. Да, _л_е_г_к_о. Ты, отправив мне «отрывки», — оказалось, отправила _в_с_е! Только этим можно объяснить твою «тревогу», твой «крик», твою непостижимую настойчивость, вплоть до… почти — угроз мне!.. — Найти, вернуть, «н_е_м_е_д_л_е_н_н_о!» — «Что ты сделал (?!) с моей рукописью?!» — и проч. Ты мне готова была… грозить, клясть меня! (и — уверен, _к_л_я_л_а_ в сердце!) Что _э_т_о_ значит?!.. _Т_а_к_ _д_о_р_о_ж_и_т_ь_ _с_в_о_и_м_ творчеством… и… _т_а_к_ работать?! «Смаху», «начисто», — это — ответственное-то!.. — не оставить черновиков! (Ты так и писала: «у меня _н_е_т_ черновиков»). Ты даже не потрудилась оставить ко-пии! Нет, _т_а_к_ не работают — и _т_а_к_ не _д_о_р_о_ж_а_т! Все — очень _л_е_г_к_о. И при этой «легкости»-то — так проявлять _с_е_б_я_ в отношении ко мне! Хотеть моего заключения о работе, («о-чень» хотеть) — и _т_а_к_ _г_о_л_о, так _г_р_у — _б_о, так непозволительно резко и властно — _т_р_е_б_о_в_а_т_ь… в_о_з_в_р_а_т_а!.. Это — неприлично. Особенно, после _в_с_е_й_ нашей переписки в течение 8 лет! После — всего!

Кто я — в твоих глазах?!.. Чу-жак, даже еще меньше… —