понимал, что наши отношения испорчены, но ничего поделать не мог. Как часто случалось, на крутых поворотах жизни я выбрал не самое для меня приятное, но самое, как я полагаю, правильное. Не знаю, Наташенька, должен ли я тебе посоветовать поступать также…

Я вернулся в Ош в самом конце 1960 или в первых числах января 1961 года. Кажется, все-таки в 1961 году. Дело в том, что, помнится, встречал я Новый Год у Виталия. Собралась хорошая компания, пили коньяк, вкусно ели. Это мы любили. После этого я и прибыл в Ош. Положение мое в институте становилось все более прочным. Б. Эшмамбетов не решал без меня ни одного вопроса, будь то по заочному отделению, будь то по стационару. Я не лез вперед, не прятался за спины. Делал то, что считал нужным. Заочное отделение набирало силы, крепли мои контакты со студентами, с коллективом института. Иван Григорьевич уверенно возглавлял парторганизацию, организовывал конкурсные вечера студенческой самодеятельности. Здесь развернулись организаторские таланты Шелике. Мы много работали с группой историков, числившихся под кодовым названием «гешники» от группы «Г». От Шелике, которая была их куратором, от Гришкова и от меня, обращавшихся с ними так же, как когда-то с нами обращались наши лучшие учителя, они обрели нрав независимый и критический. К нам они относились очень тепло и доброжелательно, с преподавателями послабее не считались: задавали каверзные вопросы, высмеивали. «Гешники» прослыли крамольниками.

Объем работы в институте нарастал, появились новые факультеты. Ю. Л. Луканцевер взялся организовывать проблемную лабораторию по люминесценции. Это перспективное дело увлекло Заитова. Вместе с тем Заитов все больше сознавал, что проректорская работа не по нем. Однажды Б. Эшмамбетов вызвал меня и сказал, что хотел бы моего перемещения на должность проректора по учебной и научной работе. Я спросил, знает ли об этом Заитов. Ректор ответил, что Заитов сам изъявил желание уйти доцентом на кафедру. Тогда я согласился, пошел к Заитову и передал ему наш разговор с Эшмамбетовым. Для Заитова это не было неожиданным. Он сам выдвинул такой проект перемещения. Тогда я успокоился. Пока шли всякого рода переговоры, я возглавил комиссию по подготовке празднования 1-го Мая. Мы украсили здание института, поставили на фронтоне слова: «Знания народу». Так они стоят до сих пор. В институтском дворе разбили клумбу, двор озеленили. Перед зданием разбили большой сквер, студенты выпускники высадили там деревья. Сад разросся, выросли деревья в институтском дворе. Наступили первомайские праздники. Мы хорошо их встретили, пьянствовали у декана филологического факультета Л. Д. Поколодного. Дули шампанское. Я читал стихи Есенина.

Через несколько дней пришел приказ о назначении меня на должность проректора по учебной и научной работе. Обком партии утвердил меня в должности. Во время утверждения заведующий отделом пропаганды Т. Аманалиев сказал: «Помни, что́ у тебя было на заочном отделении!» Я ответил, что приобрел там неплохой опыт. Никто Аманалиева с его предупреждением не поддержал. Я возвращался в институт со щитом, плюя в душе на Менсеитову. Вскоре ее сняли с поста секретаря Горкома за плохую работу.

В институте приняли мое новое назначение с удовлетворением, многие меня искренне поздравляли. Написала письмо (31.5.61 г.) Е. М. Штаерман: «Вы с такой быстротой продвигаетесь по лестнице чинов и почестей, что прямо страшусь подумать, в каком качестве вы выступите в вашем следующем письме. Такому airsus honorum мог бы позавидовать любой римский ученый, и уже на данной ступени мог бы требовать статуи на форуме города Оша от благодарных студентов». Я принял от Заитова папки с делами и принялся за работу.

Я имел четкое представление о своих задачах. Их было несколько. Всемерно содействовать подъему уровня научной работы. Вот почему я организовал по факультетам проблемные семинары, на которых должны были бы обсуждаться все новинки, появлявшиеся в той или иной области. Предполагалось, что это активизирует работу преподавателей над научной литературой. На одной из конференций выяснилось, что преподаватели не в силах понять популярного доклада по философским проблемам физики. Доклад делал один из преподавателей кафедры философии кандидат наук Шапиро, окончивший МГУ. Меня это поразило. Были организованы проблемные философские семинары. Они заработали с большей или меньшей степенью формализма. Однако лед тронулся.

Следовало поднять исследовательскую работу. Вот почему я сделал все от себя зависящее, чтобы обеспечить Луканцевера и Заитова, формировавших лабораторию физики твердого тела. Им была открыта «зеленая улица» в хорошем смысле слова. И времени, и средств они не тратили зря. Где-то раздобыли оборудование, сколотили группу интересующихся наукой людей. Ошский Пединститут стал первым в Киргизии центром, где занимались проблемами люминесценции.

Возникли трения с Ю. Я. Тильмансом. Я предложил ему подумать над комплексной темой исследования… Он попытался отговориться: нам нужен электронный микроскоп. Думал, что я скажу: «Идите в аптеку, покупайте!» Я этого не сказал, а посоветовал: «Составьте тематику исследований, покажите, что будете делать с электронным микроскопом, на какой стадии работы он необходим, после этого ректорат решит проблему этого самого микроскопа, либо станет договариваться о проведении опытов на таком микроскопе там, где он уже имеется». Драгоценный Юлий Яковлевич заткнулся. Забегая вперед, скажу, что настоящей работы я от него все-таки не дождался. В процессе формирования научной базы допускались ляпсусы. Кое-что удавалось остановить. Так, например, мы получили право приобретать за валюту иностранную литературу. Кандидат филологических наук С. Л. Мухина сделала заявку на полное собрание сочинений А. Дюма-отца на французском языке. Ей в этом было отказано на том основании, что французский язык в институте не изучается, а что касается Дюма-отца, то если из его литературного наследства и имеют ценность десяток книг, то мы их могли бы купить у московских букинистов. С. Л. Мухина тоже заткнулась. Но вот кандидат биологических наук Крапивина все-таки ухитрилась выписать мудрено называвшийся прибор – вакуумэкстрактор. Оказывается, что с его помощью из чрева матери извлекается плод, если сам он почему-то выбраться на свет божий не хочет. На ученом совете я высказал надежду, что в здоровом коллективе нашего института вакуумэкстрактор не найдет широкого применения и предложил передать его в родильный дом. Так и сделали. После этого совета Шелике сказала мне: «У тебя хороший юмор. Ты остришь, а сам не смеешься!» Опыт обращения с ученой аудиторией у меня накапливался.

Другой проблемой я считал необходимость обеспечить кабинеты специальной литературой. Нужные суммы получил факультет Иностранных языков: они закупили английскую и немецкую литературу в Москве в букинистических магазинах. Особенно позаботились мы о библиотеке кабинета Истории. Гришков, Шелике, я во время пребывания в Москве обходили букинистов, покупали редкие, ценные книги. Историческая