Боя, на которой в Гаагу ехали послы, а послы должны были пересесть на обратном пути в Амстердам в яхту Клюперта. Каких-либо известий, подтверждающих свидетельство Меермана о свиданиях царя с Вильгельмом III в Гааге, найти не удалось.

29 октября Петр был уже опять в Амстердаме, что удостоверяется его письмами от этого числа из Амстердама к Ромодановскому, и Виниусу. Первое — короткая записка с уведомлением о получении письма Ромодановского и к ней собственноручно приписано распоряжение: «Дѣла кнезь Iвана Щербатова изволь възять ic Казанскова приказу въ себѣ. Piter. Изъ Амстрадама, октября в 29 день»[1174]. Речь в письме к Виниусу идет, конечно, прежде всего о «железных мастерах», причем царь выражает недовольство Витзеном за его медлительность: Витзен тянет дело день за днем, не давая категорического ответа. Петр возлагает надежду осуществить наем мастеров через польского посла Бозе, из чего можно заключать до некоторой степени о близости Бозе к царю. В собственноручной приписке сообщаются известия о погоде — в ответ на такие же сообщения Виниуса, а затем царь делится своими впечатлениями по поводу заключения мира союзниками с Францией. «Min Her Vinius, — читаем мы в письме, — писма твои сентебря 17-го и 24-го дня писанные, мне отданы октября в 26 день, ис которых выразумев, благодарствую. А что пишеш о мастерах железных, что в том деле бургумистр Вицын может радение показать и сыскать, о чем я ему непрестано говорю, и он толко манит день за день, а прямой отповеди по ся поры не скажет; и естьли ныне он не промыслит, то надеюсь у короля полского чрез его посла добыть не толко железных, но и медных.

Здѣсь еще тепло, такъ что мошъно въ холодномъ платье ходить. Миръ съ ѳъранцузомъ учиненъ, i третьево дни былъ ѳеiрверкъ въ Гаге i здѣсь. Дураки зело ради, а умныя не ради для того, что ѳъранцузъ обманулъ, i чаютъ, въскоре опять войны, о чемъ просътраннее буду писать въ [п]реть. Piter. Изъ Амстрадама, октября въ 29 день»[1175].

Характеристика договора союзников с Францией у Петра, таким образом, резко отрицательная, несмотря на то что договор для России быв выгоден, развязывая руки союзной Австрии, которая, освободившись теперь от войны с Францией, могла все силы направить на «врага креста святого» — турок. Этот отзыв Петра о мире не был единичным. Рисвикский мир далеко не возбудил у современников того энтузиазма, о котором можно было бы подумать по иллюминациям и фейерверкам, сопровождавшим его празднование. У многих он вызвал разочарование. Мы видели недовольство им в словах Бозе, передававшего, конечно, настроение кругов, в которых он вращался. Им были недовольны протестантские князья. Проживавший в Голландии женевец де Гюдер, друг семьи Лефорт, писал на родину Ами Лефорту, брату первого посла: «Ратификация мира пришла из Франции; о ней должны публиковать здесь еще на этой неделе. Однако я могу вам сказать, что радость весьма не велика в этой стране». Миром недовольны были и во Франции, находя, что такие условия можно было бы подписать разве только в том случае, если бы враг стоял у ворот Парижа[1176]. Называя в интимном письме дураками тех, кто радовался Рисвикскому миру, Петр обнаружил большую политическую проницательность: мир действительно оказывался крайне непрочен.

В тот же день, 29 октября, очевидно уже после отправки почты, Петр получил ряд писем из Москвы: от Ф. Ю. Ромодановского, Виниуса, Л. К. Нарышкина, Т. Н. Стрешнева. Довольно обширное письмо Ромодановского из окружавшей его иноземной обстановки Амстердама переносило Петра в Москву и как бы открывало перед ним на мгновение неприглядную картинку грязных, немощеных московских улиц и вводило его в московские происшествия и дрязги. «Известно тебе буди, — писал Ромодановский, — на Москве многих улиц ездить отстали за великими недомосками и грязми, нерадением князь Михайлы Львова[1177]. Бояре, такожде и иных чинов всякие люди ему, князь Михаилу Никитичу, о мостах со многою докукою говаривали. И он, князь Михайла Никитичь, многожды отмалчивался. И после того был в сумнении великом, и припала болезнь к нему неисцельная, кричал трои сутки, а после почал людей драть, также и зубом есть. Был под началом у Спаса на Новом с месяц и там че[р]нца изъел, и чернец после того толко был жив з две недели и умре; а он, князь Михайла Никитичь, и доднесь сидит роскован. В том, пожалуйте, помолитесь за общего нашего богомольца, дабы Господь Бог не попамятовал ево греха, избавил бы ево от такой тяжкой болезни вашими молитвами. И о сем о всем известно Тихону Никитичу, такожде и иным многим. А как приехал Тихан Ники[ти]чь навещать, чуть Бог пащедил; кабы не знакомец ево, изъел бы и ево»[1178]. Виниус извещал о возвращении в Москву А. С. Шеина и князя Б. А. Голицына. Л. К. Нарышкин одобрял ссылку стольников, провинившихся в Голландии в произнесении дерзких слов. Т. Н. Стрешнев уведомлял о выезде в Голландию Я. В. Брюса[1179].

Схельтема рассказывает о поездке Петра в Гаагу под 30 ок-тября/9 ноября, о пребывании его в Гааге в течение нескольких дней и о неоднократных свиданиях там с Вильгельмом III. Маловероятно, чтобы Петр, вернувшись в Амстердам из Гааги 29 октября, вновь выехал в Гаагу 30-го. Надо полагать, что у Схельтемы перепутана хронология, и указание его на поездку в Гаагу и свидание с английским королем следует относить именно к поездке 26–29 октября[1180].

В начале ноября по новому стилю, следовательно, в конце октября по старому, Петр, по свидетельству Ноомена, провел два или три дня в Саардаме во время ярмарки, которая тогда, по словам Схельтемы, затягивалась до ноября, останавливаясь у русских, живших и работавших в Саардаме, в снятой ими в доме Дирка Гейнеса близ улицы Финкепаада квартире в каменном здании. «В ноябре месяце, — пишет Ноомен, — во время Заандамского кермиса (ярмарки) его царское величество приезжал сюда, чтобы навестить своих людей. Он прошел по рядам лавочек, выстроенных по случаю кермиса, и остановился у своих подданных в упомянутой „каменной комнате“, где его отлично угощали. Через два или три дня он уехал в Амстердам на своей буер-яхте, которая стояла здесь у Остеркаттегата». При этом Ноомен рассказывает, как Петр во время этого пребывания в Саардаме, посетив одну лесопильную мельницу и осмотрев ее подробно, собственными руками спустил тормоз и остановил мельницу, а затем опять поднял его и пустил мельницу в ход, что, надо думать, требовало огромной силы[1181].

XXIX. Житье посольства в Амстердаме

Как было сказано выше, послам по возвращении их из Гааги в Амстердам