после прощальной аудиенции с окончанием их официальной миссии, с 21 октября, прекращена была выдача содержания от голландского правительства, отпускавшегося ранее, и они должны были проживать на собственный счет, оплачивая расходы на стол, а также на отопление и освещение занятых квартир. В «Расходной книге» посольства под 22 октября записан государев указ, по которому велено было выдавать деньги на «кормовые расходы» послов и их свит понедельно, уплачивая их ефимками, потому что «амстрадамские бурмистры кормовых денег по отправлении у Статов посолства ничего не давали»[1182]. Из расходных книг, однако, не видно, чтобы посольство платило также за самое помещение, «за постоялое», так что можно предположить, что все же самые квартиры были отведены ему и после окончания официальной его миссии на счет голландского правительства, принявшего на себя эту часть расходов посольства. Но как продовольствие послов и посольского персонала, так и содержание занятых квартир: их отопление, освещение и снабжение водой — оплачиваются с 21 октября действительно из посольских сумм. Вообще присмотримся несколько к хозяйственному устройству посольства после того, как оно, вернувшись в Амстердам из Гааги, основалось здесь на продолжительное житье. Начнем с помещений.

До отъезда в Гаагу послы жили вместе в гостинице «Геерен-Ложемент». По возвращении они поселились отдельно — каждый со своей свитой[1183]. В «Расходной книге» находим свидетельство, что Лефорт по приезде из Гааги должен был поселиться в «Ларисовом доме», снятом для него состоявшим при посольстве голландским коммерсантом Захарием Диксом; но он почему-то туда не переехал[1184] и до 20-х чисел декабря проживал в гостинице «Геерен-Ложемент», вероятнее всего, там же, где помещался и ранее, до отъезда в Гаагу. О пребывании его в «Геерен-Ложементе» говорят две расходные записи, касающиеся выдачи ему с его свитой денег на содержание: первая за время с 21 октября по 19 ноября: «Заплачено того дому, где стоял первой великой и полномочной посол, хозяину Антонию Шванину по ево двум росписям (счетам) за столы, и за питья, и за дрова, и свечи, что держано про него, великого посла, и про дворян, и всех ево людей с приезду ево, посолского, в Амстрадам ноября по 19 число на месяц 2000 ефимков». Вторая запись с 19 ноября по 20 декабря: «Декабря в 20 д. заплачено в дому „Геерен-Ложемент“ именуемом, где первый великой и полномочной посол стоял, хозяину Антонию Шванину за столы, и за питья, и за дрова, и за торф, что держано про ево, посолской, обиход и про дворян, и пажей, и лакеев, и людей ево ноября с 19 числа по се число на другой месяц 2761 еф. 1 алт. 4 д.»[1185]. Свита Лефорта, помещавшаяся и содержавшаяся с ним, состояла почти из полусотни человек (49); в нее входили семеро дворян, именно: племянник его Петр Лефорт и Богдан Пристав, далее Яков Дуарси, Иван Гумар, Давид Инглис, Вилим Турлавиль и Илья Коберт; из них о капитане Давиде Инглисе находим за ноябрь в расходных книгах отметку, что он «послан на море для науки морских художеств и воинских дел», для чего ему дано жалованье в 100 ефимков[1186], а Илья Ко-берт, как увидим ниже, в январе 1698 г. был послан в Любек заказывать там пушки. Далее при Лефорте состояло 7 пажей, 14 лакеев, 6 музыкантов и трубачей, дворецкий Григорий Григорьев, обозный прапорщик Ян Стребунский, золотых дел мастер Дитмар, серебряных дел мастер Рудольф, трое поваров, 6 человек крепостных людей, принадлежавших лицам свиты, и двое челядников. Из дальнейших записей «Расходной книги» узнаем, что после 20 декабря Лефорт занимает новое помещение — двор под названием «Кейзеркрон», принадлежавший некоему Ворперту Янсену, причем с 20 декабря свите его было предписано вместо содержания в натуре выдавать поденные кормовые деньги подобно тому, как такие же выдачи производились свитам второго и третьего послов[1187]. На такие кормовые выдачи свите Лефорта с 21 декабря 1697 г. по 29 марта 1698 г. было израсходовано 2166 ефимков[1188]. На личное содержание самого посла: «за съестные кормы и за ренское и иные питья», «за столы и всякие кормовые покупки с 21 декабря по 1 марта (с 3 января по 11 марта по н. ст., которым помечались счета Лефорта) было выдано 2664 ефимка 9 алтын»[1189]. Сверх того, он то и дело берет деньги на разного рода свои расходы то ефимками, то соболями, то золотыми. Так, 22 октября к нему взято было 200 ефимков, 20 ноября — 4 пары соболей, 21 декабря — 200 ефимков; 11 января он взял на свои расходы 300 золотых; за конфеты и «сахары», купленные для него 8 и 12 декабря, уплачено торговому человеку Яну Фондербергу 81 еф. 2 д. 19 февраля взято к нему на всякие расходы 2000 еф.[1190] С 1 марта по отъезд посольства из Амстердама содержание Лефорта со свитой обошлось в 5579 еф. 7 алт. 4 д., не считая 50 золотых, взятых им 6 апреля, и 100 золотых, взятых 18 апреля[1191].

В отеле «Кейзеркрон» Лефорт жил в роскошной обстановке, поразившей своим блеском приехавших к нему в январе 1698 г. повидать его родственников из Женевы: брата Иакова и племянника, сына сестры Шуэ. Родственники застали посла в обществе нескольких лиц, по большей части коммерсантов, за игрой, которая была прервана их появлением. Расспросив их о семье, Лефорт, удержав у себя и окружавшее его общество, повел их к ужину. «Мы пошли, — писал Иаков в Женеву, — в большую залу, в которой по обоим ее концам находятся два камина; зала такой же длины, как в отеле Balance (в Женеве). В ней стоят два буфета, на которых, по моему расчету, без преувеличения находилось на 60 000 ливров серебряной столовой посуды, в том числе кружки, втрое большие, чем женевские „семессы“ (semaisses — сосуды, в которых в Женеве переносили вино из общего госпиталя по церквам), и не одна, а я насчитал их семь. Пока мы ужинали, играли музыканты, и при них были трубачи в ливреях, которые трубили при провозглашении тостов»[1192].

Второй посол Ф. А. Головин по возвращении из Гааги занял отель, носивший название «Дулен»; упоминается и хозяйка этого отеля Аммеренса Бейтвейхе. Выехавшие с ним из России в качестве дворян его брат Алексей Алексеевич и сын Иван Федорович Головины оставлены были в Берлине для изучения «свободных наук», и с ними он регулярно переписывался. Другой его брат, Иван Алексеевич Головин, состоял в числе волонтеров третьего десятка. С послом в отеле