Шрифт:
Закладка:
Прострелили воздух окурками, постучали ладонями по карманам – нет ли чего лишнего, двинули вперёд. На входе наткнулись на обсоса в ковбойской шляпе, дали подзатыльника какому-то малому, мокрому и противному, пристально, хотя и коротко, пронзили взглядом незнакомого пацана, кучерявого и борзого, смотревшего на всех с отвращением. Протиснулись к невесте, за локоть оттащили от неё ветерана с красными от бессонницы глазами, влепили ещё один подзатыльник мокрому малому, увязавшемуся зачем-то за ними. Поздоровались. Даниил протянул руку, Олег – нет.
Соня удивилась. Однако быстро взяла себя в руки, улыбнулась Даниилу, протянула ладонь Олегу, а когда тот демонстративно не ответил, притянула его к себе и влажно поцеловала в щёку, уколовшись о четырехдневную щетину. Олег смущённо извинился, что опоздали, мол. И что не в парадном. И без подарка. Смущался всё больше, но тут Даниил перебил его, достал из кармана связку ключей и протянул Соне: на, пацанка, сказал, сегодня мой мерс твой. А я пойду бухну. Соня рассмеялась, снимая общее напряжение, но ключи неожиданно для себя взяла. Давай, сказала, гуляйте. Ключи пусть у меня будут, а то устроите тут американские горки. Даниилу уже кто-то наливал. Олег хотел что-то сказать, но только махнул рукой и тоже потянулся к столам.
Почему корабли? – думала она. – Откуда корабли? Последние годы она вела дневник. На фирму приходил психоаналитик, весёлый шарлатан, он подкатывал во время сеансов к секретаршам и бухгалтершам, за что его любили и не выгоняли. У вас всё хорошо, сказал он Соне: работа, карьера, здоровье. Даже то, что у вас нет мужа, – хорошо. У вас вообще всё хорошо. Самое время обеспокоиться, предупредил он. И предложил вести дневник. Мол, это для самой себя, поэтому можно не сдерживаться – пишите что хотите: всё равно никто не прочитает.
Соня согласилась. Она вообще легко соглашалась на всё новое и неожиданное. Только, – подумала, – про что писать? Сразу же решила, что никаких рабочих моментов. Зачем облегчать работу налоговой, – подумала. И никакой любви, добавила мысленно. С любовью на самом деле всё было прекрасно. Соня сама бросала своих мужчин – они её бросить просто не решались. Дважды она была в браке, дважды её мужчины бесследно исчезали из её жизни. Соня шутила по этому поводу, говорила, что откусила им головы. И не только головы, добавляла. У неё было много секса, она выбирала себе интересных мужчин, она, когда хотела, выбирала себе женщин, женщинам она нравилась, была неутомимой и спокойной, такой, какими они хотели бы видеть своих мужчин. Мужчинам она, ясное дело, тоже нравилась, была с ними нежной и открытой, к тому же всегда платила за свою выпивку.
Поэтому она стала записывать свои сны. Тщательно и детально. Описывала увиденные комнаты и строения, лица, записывала разговоры. Рисовала деревья, цветы и удивительных животных, не имевших названий. Делала комментарии под нарисованными ею метеоритами, падавшими на старые кварталы города, под схемами мин, закопанных в песчаные дюны, под профилями серийных убийц, пойманных и осуждённых к смерти через повешение. Убийцы на её картинках напоминали корабельные команды: истощённые, но не сломленные, они были между собой чем-то похожи, как и надлежит мужчинам, проводящим вместе в ограниченном пространстве долгое время. Однажды не удержалась и показала всё это маме, тогда ещё живой. Мама почитала и посоветовала дневник сожгла, чтобы спокойно спать дальше. Соня послушалась, дневник спалила, но тут же завела новый, быстро заполняя его профилями мужчин.
С Олегом они познакомились три года назад. Им нужно было что-то делать с фасадом, грозившем когда угодно обвалиться, кто-то из знакомых (Иван? Кажется, Иван) порекомендовал Олега. Олег заявился, тогда ещё без панасоника, вышел на балкон, перелез через перила, пошёл вдоль стены. Она даже не успела испугаться, как он вернулся. Сказал, что нужно было всё увидеть вблизи. Через несколько дней привёл шумную пиратскую компанию. Какой-то штрафбат. Неделю они жили в офисе, спали на столах, ели мивину из её икеевской посуды, купались в рукомойнике. Отремонтировали фасад, выпили ящик крымского коньяка, со всеми перезнакомились, всем понравились. В таком возрасте новых друзей не заводят, думала Соня. Опять-таки, бывают и исключения. Исключения обычно интереснее.
Они много кого знали, хотя всё равно чувствовали себя чужими. Семейные праздники – поразительная штука: чем больше у тебя тут знакомых, тем меньше хотят тебя тут видеть. Даниил осторожно пил, выцепил из-за стола пару сектантов, друзей жениха, настоящих бесстрашных миссионеров, которые разбредались по чужому для них городу, спасая души, как спасатели на пляже. Завёл с ними разговор. Сектанты взялись за Даниила вяло, как парикмахер за нового клиента. Даниилу это понравилось. Он любил дискутировать. Рассказал сектантам историю своего знакомого, который тоже связался с сектантами. И даже переписал на них дом за рекой, в частном секторе. А сам загремел на два года, по хулиганке. А когда вернулся, в его доме жило трое слуг Божьих. На порог его, ясное дело, не пустили. И тогда, задумчиво сказал Даниил, он их задушил. Всех троих. А здание переписал детям. Не своим, ясное дело, откуда у него дети? Дослушав, подавленные сектанты заспешили по делам. Даниил не удерживал. Брат его сидел рядом, заливался потом, но куртку не снимал, не расслаблялся, чего-то ожидал, к чему-то прислушивался. Ты чего? – спрашивал его Даниил, – чего не успокоишься? Успокоюсь, – весело отвечал ему Олег, – придёт время – успокоюсь. Как же, – смеялся Даниил, – успокоишься ты. Какие-то пожилые соседки подходили к ним, интересовались здоровьем, дети, не помня себя от всеобщего хаоса и вседозволенности, под столами подползали и наливали им в ботинки тёплого вина. Даниилу это даже нравилось, а вот Олег решительно давал детям носками по рёбрам, и те, растерявшись, пятились назад, в темень и в пыль. Даниил почти ничего не ел. Олег не ел вообще ничего. Пару раз подходила невеста с вином, которое всё не остывало в её холодных руках. Говорила про погоду, заговаривала зубы. За нею стояли