Шрифт:
Закладка:
Мари выпрямилась и отступила на шаг, не разжимая объятий. Увидела костыли.
– О господи! Как же тебя…
– Не так все плохо.
Она не слушала:
– До сих пор не могу поверить, что его нет…
Она наклонила голову, а одна из сестер – чуть постарше и такая же грузная – обняла ее за плечи. Иона очень смутился, но Мари не отпускала его, не давая шевельнуться.
Она шмыгнула носом.
– Дилан, ты помнишь Иону? Это папин друг.
Подросток поднял глаза и злобно посмотрел на Иону.
– И что?
– Дилан! – Лицо Мари сделалось суровым. – Я тебе что говорила? Нельзя так…
– Я к машине.
Мальчишка резко развернулся и ушел. Мари свирепо посмотрела ему вслед, прежде чем вернуть на лицо скорбную улыбку.
– Прости, Иона. Ему нелегко…
– Понимаю, все нормально.
– Ты ведь придешь помянуть, да? Будет стол, выпивка, так что… О господи…
Сестра обняла ее за плечи.
– Тише, Мари, не надо. Конечно же, он придет.
Ее взгляд не оставил Ионе иного выбора. Он натянуто улыбнулся:
– Увидимся позже.
Он заковылял прочь, стуча костылями по каменным плитам. Бедная Мари, думал он, и бедный Дилан. Поминальная служба в очередной раз напомнила Ионе, что не только ему нужны ответы на вопросы. Жене и сыну Гевина нелегко справиться с болью утраты без тела, которое можно оплакать и о котором можно скорбеть. Иона слишком хорошо знал, каково это.
Теперь он терзался мыслью, что, возможно, все это горе – дело рук одного и того же человека.
Новости об Оуэне Стоксе повергли его в шок, однако теперь Иона снова мог рассуждать четко и ясно. Достаточно четко и ясно, чтобы задуматься, что же Флетчер имел в виду чуть раньше, когда сделал пренебрежительное замечание насчет профессиональных достижений Гевина и заявил, что он «не до конца обосновал» выводы. Инспектор сильно злился и раздражался, но Ионе показалось, что тот в запале сказал больше, чем намеревался. Судя по всему, Гевин вмешался во что-то более серьезное, чем то, что было известно Ионе.
Нужно узнать, во что именно.
Иона отошел по дорожке на приличное расстояние от группы скорбящих и остановился под большим витражным окном. Его прикрывал обшарпанный пластиковый щит, и без солнца, придававшего им жизни, цвета казались тусклыми. Святые и ангелы с бледными лицами смотрели безразличными взглядами на мир, словно видя его впервые. Иона хорошо знал это чувство.
Открыв приложение в телефоне (Флетчер его все-таки вернул, не сказав при этом ни слова), Иона вызвал такси. Приблизительное время прибытия составляло двадцать минут. Он еще копался в смартфоне, когда сзади его окликнули:
– Иона?
Женский голос показался ему смутно знакомым, хотя он не смог сразу определить, кто же это. Он обернулся и узнал репортершу из больницы. Соответственно обстановке она оделась в черное, однако короткое платье под расстегнутым жакетом больше подходило для званого ужина.
– Здравствуйте, я Корин Дели. Мы разговаривали в…
– Я знаю, кто вы, – ответил Иона, отворачиваясь.
Она зашагала рядом с ним, когда он направился к боковой калитке.
– Я понимаю, как вам, наверное, тяжело, но мне хотелось бы перемолвиться с вами парой слов.
– Мне нечего вам сказать.
– Послушайте, мне очень жаль, что в больнице разговор у нас не сложился…
– Не сложился? – Иона остановился, отчасти от злобы, а еще потому, что с церковной дорожки на тротуар спускалось несколько ступенек. Он не собирался одолевать их в присутствии журналистки. – Вы тайком проникли в мою палату и притворились психологом.
– Я зашла в оставленную без присмотра палату и никуда тайком не проникала, – ответила девушка, и улыбка исчезла с ее лица. – И никем я не притворялась. Я не виновата, что вы сделали неверные выводы.
– А тот мусор, что вы написали? Читал я утром вашу статейку. Ничего подобного я не говорил.
– Это не мусор, – бросила журналистка. – Статья точно передает факты и отражает тональность нашего разговора. И написана она очень сочувственно. Куда сочувственнее, чем я могла бы все преподнести.
– В каком смысле?
Она снова дружелюбно улыбнулась.
– Хотите верьте, хотите нет, но я вам не враг. И вполне понимаю, почему вы мне не доверяете, однако я не злобное чудовище. К тому же я сама мать. Моей дочери Мэдди шесть лет. Не знаю, что бы я сделала, если бы с ней что-то случилось.
– Уверен, что она бы вами гордилась.
Иона отпустил колкость как бы между прочим, но заметил, что попал в точку.
– Она и вправду мной гордится, – краснея, ответила журналистка, – потому что знает, что мама выводит на чистую воду злодеев и лжецов.
И тайком проникает в больничные палаты, выдавая себя за психолога. Иона заглянул в телефон с желанием, чтобы такси приехало как можно скорее. Приложение сообщило, что машина задерживается. Блин.
– Тогда что вы здесь делаете? – Иона посмотрел на дорогу, словно от его взгляда такси появится быстрее.
– Я приехала выразить соболезнования. И надеялась снова с вами побеседовать.
– Повторяю, мне нечего вам сказать.
– Вы еще не знаете, о чем я хочу поговорить. – Журналистка показала на церковь. – Мне очень жаль Гевина Маккинни, но ведь он не единственная жертва, так? А как же еще трое? По ним никто не отправляет поминальных служб.
– Их еще не опознали.
Иона тотчас взъелся на себя за то, что ответил. Дели наклонила голову и пристально посмотрела на него.
– Не опознали? А если бы я вам сказала, что одна жертва опознана? И что она не нелегальный мигрант?
Иона понимал, что нельзя заглатывать наживку, но не смог сдержаться.
– Вы о девушке?
Дели улыбнулась ему обворожительной и интригующей улыбкой.
– Почему бы нам не встретиться где-нибудь, чтобы спокойно поговорить? В пабе или в кофейне, мне все равно. Или обсудить это за ужином, если хотите.
Она что – серьезно?
– Послушайте…
– Что здесь происходит?
Иона не слышал, как к ним подошла Беннет. Судя по ошарашенному лицу – Дели тоже. Она окинула взглядом кожаную куртку и джинсы. Улыбнулась вежливо-надменной улыбкой, когда полицейская встала рядом с ними.
– У нас частная беседа. А вы?..
– Сержант уголовной полиции Беннет. Это частная церемония. Прессе вход в церковь запрещен, так что я должна попросить вас уйти.
– На самом деле
