Миша замер, его глаза стали чуть круглее. Видно было, что он судорожно пытается вспомнить хоть что-то.

— Эм… Ну… стабилизирующий эфир… он… как бы…

— Он как бы ничего, — оборвал я и уставился на них со Львовым. — Завтра вечером втроем сидим и учим весь раздел заново.

Миша закатил глаза и изобразил мученика:

— Добиваешь, Николаев. Серьёзно.

— Я пытаюсь спасти репутацию нашей группы, — строго ответил я, хотя и не сдержал лёгкой улыбки. — У нас неделя до аттестации, и это последний шанс надрать задницы «двойке» в общем зачете. Так что будем разбирать каждый предмет столь же подробно.

Андрей кивнул, записывая результаты:

— Я подержу Мишу и Львова за уши, если ты не успеешь.

Феликс захохотал, а Лева и Миша притворно застонали.

— Всё, ребята, на сегодня закончили. У кого остались вопросы — вечером ко мне после занятий по аномалиям. Отработаем индивидуально.

Я записал темы, которые требовалось доработать с каждым, и уже собирался закрыть тетрадь, когда заметил, как Миша Эристов тихонько ткнул пальцем в сторону двери.

— Смотрите! — прошептал он.

Я поднял взгляд и увидел у входа фигуру Боде, помощника Шереметевой. Высокий, подтянутый и всегда безукоризненно одетый, адъютант направлялся прямо к нашему столу.

Андрей тут же взглянул на часы и нахмурился:

— Рановато для сбора на занятие по аномальной силе. Что-то случилось?

Боде остановился прямо передо мной. И физиономия у него вечно была настолько непроницаемая, что вообще не угадаешь, что стряслось на этот раз.

— Господин Николаев, — чётко произнёс он, — ее превосходительство требует вас к себе в кабинет. Прошу за мной.

Я переглянулся с Андреем и Феликсом, которые выглядели не менее удивлёнными. Я быстро сложил тетради и поднялся на ноги, сдерживая любопытство.

— Иду.

— Сейчас же.

Боде развернулся на каблуках и направился к выходу. В библиотеке снова стало тихо, но теперь все взгляды были прикованы ко мне.

Глава 10

Я шел за Боде по длинному коридору, в котором разносились эхо наших шагов.

— Что случилось? — тихо спросил я, поравнявшись с адъютантом.

— Увидите.

Боде, как всегда, был немногословен, что наверняка нравилось Шереметевой, а меня раздражало, особенно в такие моменты.

Кабинет генерал-лейтенанта Шереметевой находился в конце коридора, за массивной дубовой дверью с латунной табличкой. Адъютант постучал трижды и, услышав изнутри приглушённое «входите», толкнул дверь, пропуская меня вперёд.

Когда я вошел, первое, что бросилось в глаза — сутулая фигурка Лёни Уварова, моего одногруппника, который нервно теребил край своего мундира. На стуле сидел маголекарь Сумароков — дальний родственник возлюбленного взбалмошной Лизы Рибопьер.

Худощавое лицо Лёни выглядело напряжённым, а глаза бегали по сторонам, как у загнанного зверя. Я невольно остановился, глядя на него с удивлением. Последний раз я видел его в лазарете, куда его отправили после того, как он попробовал магический стимулятор, и его эфир оказался практически выжженным. Я был уверен, что его карьера в Спецкорпусе закончилась.

Шереметева подняла взгляд от бумаг и кивнула мне.

— Николаев, вот и вы. Проходите.

Я шагнул вперёд, заинтригованный неожиданной встречей. Боде вышел и плотно закрыл дверь снаружи.

— Господин Уваров, — продолжила Шереметева, — только что полностью восстановился и выписан из лазарета. Сегодня решится его судьба.

Лёня явно пытался сохранять спокойствие, но его руки дрожали, а дыхание казалось неровным. Я встал рядом с ним напротив стола генерал-лейтенанта.

— С вашего позволения, — начал я, глядя на Шереметеву и Сумарокова, — могу я узнать, зачем для этого понадобилась моя персона?

— Сейчас объясню, — ответила она сухо и обратилась к Лёне. — Уваров, напомните Николаеву, за что вы оказались в лазарете.

— Я… я принял магический стимулятор, — начал Уваров, избегая встречаться со мной взглядом. — И этим нарушил устав…

Шереметева жестом велела ему замолчать и повернулась ко мне.

— За столь грубое нарушение Уваров должен был быть отчислен, — сказала она холодно. — Однако, у него неожиданно нашёлся могущественный покровитель в Совете Регентов, который столь настойчиво рекомендовал мне дать ему второй шанс, что я не смею отказать.

Я заметил, как уголок её рта дёрнулся. Её раздражение было почти ощутимо. Шереметева не привыкла, чтобы кто-то диктовал ей, как управлять своими курсантами. Но приказ есть приказ. Тем более из Совета регентов. Интересно, кто из них решил прикрыть Лёню?

— Уваров, — продолжила она, — вы прекрасно понимаете, что даже этот шанс ничего не значит, если вы не докажете, что будете полезны Корпусу. До сегодняшнего дня от вас были сплошь проблемы. Тянули группу вниз в общем зачёте оценок, правила нарушали… Я навела о вас справки среди офицеров и преподавателей. И удивлена, что вы вообще так долго продержались в первой группе. Вы же совершенно не тянете нагрузку.

Я кашлянул, привлекая внимание начальницы. Шереметева метнула на меня вопросительный взгляд.

— Прошу прощения, ваше превосходительство. Но Уваров все-таки тянул программу. Курсанты прибыли в Спецкорпус со всех уголков империи, и совершенно нормально, что у всех разный уровень подготовки. Многие из тех, кого призвали на службу, не собирались связывать с ней свою жизнь. И по сравнению со многими курсант Уваров неплохо держался.

— Защищаете товарища, Николаев?

— Разумеется, ваше превосходительство. И раз уж мы заговорили о его проступке, но меня, как его командира, тоже нужно подвергнуть наказанию. Ведь это я за ним не уследил.

Шереметева криво улыбнулась.

— Вы, Николаев, каждое наказание превращаете в шоу с демонстрацией своих способностей. Нет уж, я вам очередные пять минут славы давать не буду. И так недавно отличились.

Лёня удивленно на меня посмотрел, но не посмел спрашивать.

— Итак, я приняла решение относительно Уварова. — Она пристально посмотрела на Леню, и тот съежился под ее тяжелым взглядом. — Я не могу пойти против воли высокопоставленного лица, которое за вас просило. Но и превращать вашу жизнь в сахар тоже не собираюсь. Поэтому сегодня вы пройдёте тест на адаптацию к аномальной энергии. Если проявите хотя бы минимальную положительную чувствительность, то останетесь в Спецкорпусе. Если же нет — я допущу вас до аттестации, которую вы, с вашей текущей успеваемостью, вероятнее всего, провалите. И тогда вы вернетесь домой. В конце концов, меня просили лишь не отчислять вас за провинность. Но я имею полное право отчислить вас