послали не для этого. Она должна будет подружиться с парочкой здешних герцогинь. Теперь, когда Нантильда умерла, нужны личные контакты с местной знатью. Для самой Марии это теперь совершенно невозможно. Уж слишком высоко она взлетела, чтобы кто-то мог поговорить с ней по душам.

— Да что же за дурную поросль дал Дагоберт! — злилась Мария. — Сигиберта Австразийского в пух и прах расколотил Радульф со своими тюрингами! Мальчишку бросили собственные графы! Он сидел на коне и плакал! (1)Подумать только, король-воин плакал! Его брат Хлодвиг бьется в припадках! Ну где, скажите на милость, взять жениха для малютки Екатерины Святославовны! Эти двое — сущий кошмар! Милостивый боже! Неужели я зря тащилась в такую даль? Придется за Хильдеберта Бургундского ее замуж выдать! Он, конечно, мой племянник, но общей крови у них нет, так что святые отцы возражать не должны. Жаль, конечно, но что делать! А этот припадочный пусть женится на какой-нибудь рабыне, как его отец (2).

* * *

Месяц спустя. Толоса (в настоящее время — Тулуза). Королевство Аквитания.

— Ах, моя дорогая! Ты так подросла! — Мария расцеловала дочь, которой исполнилось тринадцать и, по меркам этого времени она уже считалась зрелой женщиной. Муж с ней спит? Спит! Значит, взрослая.

Радегунда надела длинное платье из пестрого шелка, а на голове ее тускло сверкал обруч с камнями, который носили все княжны Золотого рода. Тоненькие пальчики были унизаны перстнями, а ожерелье на шее переливалось разноцветными камнями из Индии. Оно, собственно говоря, именно оттуда и приехало.

— Здравствуй, матушка! — Радегунда присела в поклоне, а следом за ней присела ее свита. Ну как свита… Две немолодые тетки, отданные во дворец из знатных, но обедневших родов. Мария махнула рукой, и они исчезли за дверью, где вознамерились было заняться подслушиванием, но были безжалостно выгнаны гвардейцами, охранявшими покои.

Тут, а Аквитании, все еще жили небогато. Эту землю раз за разом разоряли короли франков, уничтожая ее достояние с каким-то непонятным остервенением. И только десятилетия мира позволили снова заселить опустевшие поля, а виноградники и сады вошли в силу. Аквитания жила продажей вина. Отсюда оно уходило в Нейстрию и Австразию. Или в Британию через порт Бордо. Городские стены Тулузы поднялись на тридцать локтей, надежно защитив от превратностей войны королевскую семью. Эти стены стали приданым Радегунды, и горожане благословляли молодую королеву, считая ее образцом скромности и благочестия. Набеги готов из приморской Септимании и полудиких васконов с Пиренейских гор Тулуза теперь выдержат легко.

— Как ты живешь, мое сокровище? — спросила Мария. — Муж не обижает тебя?

— Нет, матушка, — спокойно ответила Радегунда. — Мы хорошо поладили с майордомом Эйгиной и старшим королем Харибертом, поэтому его величество Хильперик занимается тем, что и приличествует королю — охотится, воюет и задирает юбки служанкам.

— Ему всего тринадцать! — подняла брови Мария, а ее дочь лишь развела руками. — Надеюсь, они не рожают? — нахмурилась Мария.

— Я решу этот вопрос, матушка, — ровным голосом сказала Радегунда. — Я помню все ваши наставления и не допущу, чтобы внук императрицы делил королевство с внуком лодочника или козопаса.

— Ты моя радость! — восхитилась Мария. — Я горжусь тобой, моя девочка!

— Спасибо, матушка, — скромно потупилась Радегунда. — И я попрошу вас прислать в Аквитанию искусную повитуху. Меня начало тошнить по утрам. Думаю, мне она скоро понадобится.

— Я немедленно отправлю гонца, — кивнула Мария. — Тебе есть, что мне еще сказать?

— Да, матушка, — ответила юная королева. — Мой кузен Хильдеберт Бургундский… Ему, как и мне, через два года исполнится пятнадцать. Но если то, что я слышу, правда, то полноправным королем ему не бывать. Майордом Виллебад ведет себя как независимый князь, и как господин собственного господина.

— Вот как? — нахмурилась Мария. — Там есть за что зацепиться?

— Да, матушка, — все так же скромно кивнула Радегунда. — Пошлины с марсельского порта он кладет себе в карман целиком. А Клотильда, моя тетушка-королева, слишком глупа и ленива, чтобы вникать в это. Виллебад до того обнаглел, что эти слухи дошли даже до меня.

* * *

Месяц спустя. Шалон-на-Соне. Королевство Бургундия.

Виллебад не понимал, что происходит. Он до сих пор думал, что это какой-то дурной сон. Но нет! Он стоит на коленях перед мальчишкой Хильдебертом, его курицей-матерью и дочерью местного архиепископа, которая внезапно стала римской императрицей.

Что он упустил и когда? Почему с ним обошлись именно так? Он не находил ответа. Ведь власть майордомов после смерти Дагоберта стала куда выше королевской. Короли были либо молоды, либо неспособны к делам, либо и то и другое вместе. А потому их, чтобы не путались под ногами, отправляли на очередную охоту или в церковь, где они возлагали ладони на страждущих больных. А тут его виллу окружили хорутанские гвардейцы и кирасирский эскадрон, охранявший императрицу, перебили его лейдов, что думали было дать отпор, а его самого бросили в подвал. А уже там он рассказал все без утайки. Да и как не рассказать, когда тобой занимается опытный палач.

— Ваше высокопреосвященство! — взмолился Виллебад, когда в королевские покои вошел архиепископ Флавиан. — Помилуйте! Умоляю! — но тот прошел мимо, едва бросив на него презрительный взгляд.

— Дочь моя!

Флавиан, которому было уже хорошо за пятьдесят, обнял Марию и потрепал по вихрастой голове внука. Юный король с каждым годом все меньше походил на потомков старого Хлотаря, и все больше — на своего настоящего отца. В отличие от Меровингов, которых можно было охарактеризовать в лучшем случае как «ни рыба ни мясо», Хильдеберт четвертый рос крепким и неглупым мальчишкой. Он с любопытством смотрел на униженного властителя Бургундии, владения которого уже превышали домен короля (3). В его глазах жалости не было, скорее скрытое торжество.

— Ты стала римской императрицей! — всплеснул руками Флавиан. — До сих пор поверить не могу.

— Отец, — Мария показала на бывшего майордома, стоявшего на коленях. — Этот человек виновен в измене. Пусть король назначит суд.

— У Виллебада