по-черному, каменными очагами, дым из которых улетал в дыру под соломенной крышей. Римляне не любили жить в огромных сараях, как франки, почитая это уделом варваров. Короли же селились в Париже редко, кочуя по своим многочисленным виллам, разбросанным по всему королевству. Вот и сейчас король жил не в столице, которая на самом деле таковой не являлась, а на вилле Клиппиакум, что располагалась в непроходимой чаще, жалкие остатки которой когда-нибудь станут любимым парком парижан и получат название Булонский лес. Тут-то, в одном из бесконечных покоев, и разместили императрицу и ее свиту.

— Проклятье! — сказала расстроенная Мария, когда к ней подскочил гонец и начал негромко говорить что-то. — Неужели! Молодая ведь совсем! Да что за неприятность!

Королева Нантильда, которой едва минуло тридцать лет, лежала при смерти и уже приняла последнее причастие. Девятилетний Хлодвиг, которого она держала в ежовых рукавицах, становился полновластным королем Нейстрии. Не совсем полновластным, конечно… За него будет править майордом. Но и тут случилась незадача: умный и преданный Эга умер год назад, а сменивший его Эрхиноальд не годился ему в подметки. Новый майордом был тихим, скромным и мирным человеком, который войне предпочитал беседы с монахами. А еще он был родным братом Бертетруды, матери короля Дагоберта. А потому юный король приходился ему близким родственником.

— Проклятье… проклятье… — бормотала Мария. — Не успели. Вот не везет-то… И чего ее угораздило помирать в расцвете лет? Ведь умная баба, одно удовольствие с ней дела вести. Само говорил, что она молодой умрет, а я всё не верила. Прости меня, господи, колдовство злое поминаю! Я молебен закажу в Туре за супруга моего. Грешник он, хоть и муж достоинств необыкновенных. Одила!

— Слушаюсь, ваша царственность! — дочь Лотара присела в поклоне.

— У нового майордома жена есть? — спросила Мария, которая была уверена, что пронырливая Одила уже узнала все и про всех.

— Вдовец, ваша царственность, — ответила та.

— Да что ж такое! — Мария совсем расстроилась. — Ну что же, будем работать с тем, что есть. Дождемся похорон, а ты будь добра, милочка, познакомься со всеми знатными дамами, кто попадется тебе на пути. Потом мне доложишь.

— Слушаюсь, — поклонилась Одила.

Мария встала и пошла в другое крыло дворца, чтобы попрощаться с той, на кого возлагала такие надежды. Ее охрана бесцеремонно оттерла в стороны франкских герцогов и графов, что толпились у дверей покоев, где соборовали королеву Нантильду. Те, впервые в жизни увидев живую императрицу в пурпурном облачении, даже не подумали сопротивляться. Инерция старого Рима была такова, что эти земли до сих пор считались провинциями, которыми короли правили с дозволения римских владык. Потому и носили вожди варваров плащи патрициев и знаки отличия консулов, приводя в восторг собственных подданных. Ромейский плащ и пустое звание они ценили куда выше, чем наследственные титулы. Ведь варвары пришли сюда не для того, чтобы уничтожить имперское наследие, а для того, чтобы самим стать римлянами и приобщиться к великому. Вот такой вот необычный вывих сознания.

Перед Марией открыли потертые деревянные двери, и она вошла в покои, где уже стоял затхлый запах смерти. В комнате, кроме нее, было еще трое человек: архиепископ Аудоберт, читавший молитву у изголовья кровати, майордом Эрхиноальд, стоявший со скорбным лицом, и мальчишка лет восьми, с волосами чуть ниже лопаток, который сидел на стуле и держал Нантильду за руку. Хлодвиг, — догадалась Мария.

— Благослови, святой отец! — смиренно сказала она и поцеловала протянутую руку архиепископа.

Она подошла к кровати и перекрестила Нантильду, которая дышала хрипло, со свистом и бульканьем. Исхудавшее лицо было покрыто бисеринками пота. Ее нос заострился, а кожа приобрела восковую бледность. Нантильде оставалось недолго…

— Спаси, милосердный господь, ее душу! — перекрестилась Мария. — Отпусти прегрешения ее. Прими ее в сады райские.

— Мама! Мама! Не умирай! — закричал вдруг юный король, до которого стала доходить неотвратимость потери. Он любил мать, ведь кроме неё, у него оставался один только Эрхиноальд, приходившийся ему двоюродным дедом. Родной брат в Меце и мачеха Рагнетруда с большим удовольствием прислали бы к нему убийц, и он уже в этом возрасте прекрасно все понимал. Меровинги — хищники, они убивают слабых.

— А-а-а! — мальчик упал на пол и начал биться в корчах, извиваясь и скрежеща зубами. Он бился по каменным плитам головой, а из его рта выступила пена.

— Ах, несчастье! Опять! — Эрхиноальд, который бросился к Хлодвигу, взял его голову и положил себе на колени. — Ну все, малыш! Уже все! Успокойся.

— Часто это с ним случается? — с задумчивым видом спросила Мария.

— Бывает! — неохотно ответил майордом. — Лет с трех началось. Уже и на богомолье возили, и даже монастырь построили. Без толку.

— Я останусь на похороны, — сказала она. — Не возражаешь?

— Вы окажете нам честь, ваша царственность, — поклонился Эрхиноальд. — Если вы приехали к ее величеству, чтобы обсудить какой-то вопрос, то я в вашем распоряжении.

— Нет, — покачала головой Мария. — Я еду к дочери в Тулузу. А здесь хотела поклониться могиле святого Винцентия. Я скоро уеду, герцог.

Она передаст слова Вацлава, сказанные Нантильде несколько лет назад.

— Береги молодого короля, Эрхиноальд, насколько тебе хватит сил и отпущенного богом времени. Сделай так, чтобы в его жизни было мало вина. Иначе оно заменит ему саму жизнь, и он умрет молодым, став худшим из королей Меровингов.

Мария повернулась и вышла. Она останется еще на несколько дней. Одила познакомится с местной знатью, а потом они проедут по их поместьям и виллам, привлекая на свою сторону. Диковатой франкской аристократии будет в новинку обычай есть с помощью приборов. Тут Мария поморщилась. Ее придворная дама гребла серебро лопатой, сначала вводя приборы в моду, а потом продавая их. Ведь изготавливалась вся эта кухонная снасть на собственной, Одилы, мануфактуре. И если император Самослав считал эту молодую женщину дурой, то он глубоко ошибался. Она очень неплохо зарабатывала на своей известности и теперь планировала расширить производство, привив манеры богачам из лесной глухомани. Впрочем, ее сюда