Гамбурге, в сербском Липецке или в Мейсене, что стоял в земле далеминцев. В этом случае казна оплачивала цену украденного товара, а в рейд шли егеря, которые находили виновных, используя простой и эффективный метод. Они по очереди резали пальцы тем, кто жил рядом, пока им не указывали на виновного. Но так не делали уже давно. Оставшиеся независимыми словене сами сдавали татей, не дожидаясь расправы. Можно было, конечно, запереть ворота перед носом княжьих людей, но тогда вместо них приходили несколько тагм Пятого Молниеносного легиона, воины которого по местным лесам и болотам бегали быстрее, чем тарпаны, за что свое имя легион и получил. Нес такой боец легкую броню из вываренной кожи и двойной запас плюмбат. Самое то, что нужно против неодоспешенной словенской пехоты. Брал отряд в осаду непокорный городок, а подошедшая степная конница проходила частым гребнем по округе, разоряя ее дотла. Сотни пленников из непокорного рода брели на юг, чтобы заселить пустоши или сесть данниками на оброк. Взрослые мужи получали печать на лоб, каленым железом поставленную. Так в старом Риме рабов клеймили. И эти люди тоже рабами, холопами, становились за упрямство свое.Только дети их свободными людьми будут, но и те уже не пойдут никуда, а так и продолжат гнуть спины где-нибудь в имении государя, смирившись со своей судьбой. И не убежать с той печатью никуда. Ведь, увидев ее, любой соблазнится щедрой наградой. И пойдешь ты тогда уже не землю пахать, а соль рубить, обретя долю горше смерти.

Тут, в Поморье, холодно было и, по меркам юга, почти безлюдно. Скудная земля, где родит только рожь да полба не каждый год. Неласковое здесь было и море, где кое-как ловили рыбу на лодках из прутьев и кожи, и только-только появились первые пираты-руяне, которые начали пробовать это море на зуб. Непростая это земля, потому-то государь и не спешит приводить ее под свою руку. Нет в том выгоды никакой, ничтожная дань не покроет расходов на войну. И как бы ни были отважны руяне, окопавшиеся на своем острове (1), но пруссы были еще хуже. Свирепые племена, укрытые густыми лесами и болотами, терроризировали своими набегами ляхов и литву, делая это соседство невыносимым. И только одно могло заинтересовать самого императора в этих землях — янтарь. Камень, который с руками отрывали в Египте, Персии, Индии и Китае.И именно для этого простому парню по имени Крок дали оружие и коней. Он должен оседлать устье реки Прейгиле, что текла в землях племени сембов, и поставить малый городок, который князь повелел назвать Калинин град. Имя это не прижилось, и стал тот городок зваться Калиновым, служа синонимом самого глухого и дикого захолустья. Именно отсюда шли новости про говорящую рыбу в столичной газете, потому как не был здесь никто и никогда, да и желающих ехать сюда тоже не найти. Опасные ведь места.

Калинов град показался из-за леса свежим боком своего частокола. Не бог весть какая крепость, но тут и таких почти нет. Земляной вал, на котором стоит круглый острог из заостренных бревен с башней-донжоном внутри, для этих мест был неприступной твердыней. Немало соли отдал князь Крок за труды родовичам. Поставили его на острове, который омывало два рукава реки, и не было в этих землях места удобнее. Не обойти град Калинов ни по воде, ни по суше. Переправа удобная тоже ведь здесь.

— Боярин! — Крок, одетый в нарядный плащ братиславской работы, обнял Вышату и поцеловал троекратно.

Крепкий воин с обожженным ветром и морозом лицом больше напоминал кряжистый дуб, чем человека. Кланяться он не стал, ведь в той неформальной иерархии, что установилась на безбрежных пространствах словенских земель, старшим считался только князь Самослав, а остальные вроде бы как были равны. Ну, разве что кроме сербского князя Дервана и хорутанского Воллука, которые присягнули по своей воле. Вот таким вот удельным князем хотел стать и Крок, забившийся в медвежий угол тогдашней Европы, где кроме янтаря, лесов и дерьмовой погоды не было вообще ничего.

Городок вмещал в себя едва ли полсотни дворов, разбросанных так, как бросает зерно пахарь. Где упало, там и выросло. До прямых улиц тут еще не додумались. Голые дети, возившиеся в пыли, или пасшие с хворостиной гусей и поросят, с визгом побежали к чужакам, жадно сверкая глазенками. Никогда еще они не видели такой богатой упряжи, доспехов и телег.

— Проходи, жена угощение сейчас соберет! — сказал Крок, заведя Вышату в просторную избу, крытую соломой.

Топилась она по-черному, как и везде в то время, и Вышата поморщился. Он ненавидел едкий дым, что пропитывал все вокруг и покрывал стены и стропила крыши густой бахромой сажи. Он уже давно отвык от такого. Печей пруссы не знали, как не знали их и соседи — скальвы, ятвяги, курши и литва. Каменный очаг, где живой огонь лизал булыжники, отдавал тепло быстро, и оно улетало в дыру, что оставляли для этой цели под стрехой. Люди, встреченные здесь, все как один, были чумазы, ведь копоть, казалось, въедалась не только в кожу, но и в самую душу.

Молодая баба с довольно заметным животом кликнула соседок, и на грубом дощатом столе тут же оказался каравай хлеба, соленая рыба и олений окорок. На очаг поставили горшки, где вскоре поспеет полбяная каша, куда для дорогих гостей бросят толику драгоценной соли, что хранится в малом туеске. Хоть и княжий это дом, да только соль слишком дорога, чтобы есть ее по своей прихоти. Без нее зиму не прожить. Не баловство это и не лакомство.

— Чего посуху пришел? — испытующе посмотрел на Вышату Крок. — Морем же куда сподручней. И быстрее, и безопасней.

— С владыками встречался, — честно ответил Вышата. — Кульмы, сассы, барты и надрувы по пути живут.

— На кой-они тебе сдались? — не на шутку напрягся Крок. — Я тут князю друг.

— Не князю, а римскому императору, — усмехнулся Вышата. — И не друг, в слуга. Разницу понимаешь?

— Понимаю, — нахмурился Крок и прикусил губу. — Оружие привез?

— Привез, — кивнул Вышата. — Товар приготовил?

— Смотри, — Крок упруго поднялся и пошел в угол, где стоял долбленый бочонок, до краев наполненный солнечным камнем.